– Лови фотографию по WhatsApp, – сказал я. – Не этот мужик стоял на лестнице?
Она перезвонила через минуту.
– Не, не этот… – Она немного успокоилась, уже не частила, как печатная машинка. – У этого хоть пена из пасти, а мужчина нормальный. А тот на урку похож, небритый, рожа наглая, опухшая, у него еще крупная родинка между виском и левым глазом. Ума не приложу, как я эту родинку запомнила…
– Так, из дома ни ногой, – приказал я. – Завтра берешь отгул, больничный, что угодно, но в офисе не появляешься. Рабочий день оплачу. Сигнализацию в офисе включила?
– По-моему, да… Какой ты щедрый, Никита Андреевич. – В голосе помощницы зазвучали игривые нотки. Выпросила-таки! – У меня как раз на завтра много дел, с Наташкой надо в университет съездить, с деканом познакомиться…
– Я кому сказал, из дома ни ногой! – возмутился я. – Ау? Ты слышишь вообще, что я говорю? Произойдет с тобой какая-нибудь хрень, и снова я буду виноват!
– Ну, ладно, ладно, – миролюбиво забормотала Римма. – Как скажешь, товарищ начальник…
Я отшвырнул смартфон. Действительно полная хрень, не постесняюсь этого слова. Даже абстрагируясь от событий в музее – навязчивая серая «Хонда»; снайпер у дороги; голос в трубке, пригвоздивший Римму к полу; небритый опухший господин на лестничной площадке. И эта страшная кабина взбесившейся фуры, несущаяся прямо на нас…
Я снова пил чай, что-то жевал, не отходя от холодильника, – холодное и почти сырое. Паранойя жила и здравствовала – перед посещением душа я проверил все замки в прихожей, вставил в дверную ручку палку от швабры, убедился, что она сломается не сразу…
Телефон Варвары был занят. Не знаю, почему я решил ей позвонить. Но уже наследил, потом не отмыться, она увидит мой вызов… Пришлось опять звонить – не прошло и пятнадцати секунд. Она отозвалась.
– Это я, – смущенно представился я. – У тебя было занято…
– Это я тебе звонила – но у тебя было занято, потому что ты мне звонил…
– Понятно. – Такое ощущение, словно рот расползается до ушей. Покосился в старенькое трюмо – действительно расползался. – Это была моя помощница. Давал указания на завтрашний день.
И ведь реально же давал, не поспоришь.
– Ты с ней спишь? – немного подумав, спросила она. Какая прелесть, открываем конкурс «Мисс Ревность»?
– Я с ней работаю, – искренне признался я. – Она хорошая женщина, но старше меня, замордована бытом, мужем, ребенком-студентом, нищенской зарплатой…
– То есть все перечисленное обязано тебя остановить? – Она тихо засмеялась.
– Нет, не обязано, – смутился я, – но почему-то останавливает.
– Прости, я не должна была об этом спрашивать. Мне, собственно, до лампочки…
– Моя девушка покинула меня два дня назад, – вспомнил я. – Так что нынче я в глубокой печали… А ты почему звонишь? – насторожился я. – Все в порядке? Злые демоны скапливаются под дверью?
– Если придут, я на них собственных демонов натравлю – а то им нечем заняться… Все в порядке, Никита, не знаю, почему решила позвонить. Наверное, спросить, все ли у тебя в порядке. Собираюсь ложиться спать. У подъезда стоит «Камри» с неким Василием Петровичем, сотрудником службы безопасности Якушина. Он уже связался со мной, шутил, что спать не будет, поскольку работа во внеслужебное время будет ему оплачена по двойному тарифу. У Сергея Борисовича толковые охранники, он их лично подбирает…
– Тебе неспокойно? – догадался я.
– Есть немного, – призналась Варвара. – Но ничего, к утру наберусь спокойствия из космоса…
– Лишь бы не из Интернета, – поддержал я шутку. – Держу пари, ты лазишь по Сети, ищешь информацию по старинным кладбищам, могилам, надгробиям – особенно то, что связано с Сибирью.
– Ты такой ясновидящий, – умилилась Варвара. – Да, я побегала по страничкам. Оказывается, село Лебяжье, которое в трех верстах от Кривошлыково, раньше было центром мироздания. Там даже гимназия работала для особо продвинутых девочек. Тот же Смольный, только проще. А еще там имелась процветающая похоронная контора некоего мастера гробовых дел Сидорчука Павла Емельяновича. А в помощниках у него значилось молодое дарование по имени Макар Власов. Вот сижу и думаю – он однофамилец нашей Марии Власовой или родственник? Это просто познавательный сайт, который издает компания, застраивающая Лебяжий. В нем много интересных фактов по истории села. Вот только нет ничего про Кривошлыково…
Могучая сила – мировая Сеть! Вроде не знал ни черта, а через час уже профессор. Какой только шелухи не найдешь, если нечем заняться.
– Мне думается, в те времена процветали ВСЕ похоронные конторы. Медицина была нулевая – к умирающим даже докторов не звали, собирались родственники и ждали, пока больной даст дуба. И в голову не приходило, что человека еще можно спасти. Та же штука и с детьми, скарлатину подхватил – считай, покойник. Да и времена были лихие, крепостное право только на бумаге отменили…
– У тебя пробелы по истории родного края, – заметила Варвара. – В чем-то ты прав, в чем-то нет. Да, умирали от тех болезней, с которыми сейчас неделю сидят на бюллетене. Но и иммунитет был посильнее нынешнего. Крепостных в Сибири почти не было. Государство не жаловало помещиков, хотело лично получать все оброки и налоги на землю. Частная собственность на землю в наших краях – это редкость. Поместий и вотчин почти не было, монастырей – мало. На беглых крестьян закрывали глаза. Когда Александр II подписывал свой Манифест, во всей Сибири от силы три десятка помещиков насчитывалось да кучка беспоместных дворян, владевших лишь дворовыми людьми. К востоку от Урала вместе с этими дворовыми всего три тысячи крепостных было… Так что народ считался продвинутым, с достоинством, крестьяне крепко на ногах стояли, и государство их сильно поборами не обижало…
– Знаешь, – вырвалось у меня, – преследует идея фикс, что я сейчас должен находиться рядом с тобой. Нет, вовсе не затем, что ты подумала…
– Ни в коем случае, – испугалась Варвара. – Как ты подумал такое? Завтра будешь рядом. Ну, все, Никита, – заторопилась девушка, – давай спать, завтра будет трудный день, спокойной ночи, все такое…
«А поцеловать?» – мрачно думал я, вслушиваясь в тишину эфира.
От разговора, как ни странно, остался приятный привкус. Прежде чем уснуть, я вышел на балкон покурить. Внешние шумы в наш двор почти не доходили. Здесь всегда было тихо и скучно. Публика проживала в основном интеллигентная, старой закваски, много пенсионеров. Криворукие тополя глушили звуки. Их не стригли, не рубили – местный «актив» не разрешал управляющей компании это делать – под страхом грандиозного скандала и угрозы дойти до президента. «Вот помрем – тогда под корень рубите», – поговаривали боевые пенсионерки. Из-за этой гущи двор казался лесом. Детская площадка состояла из качелей и песочницы. Пространство между тополями поросло травой. Двор был замкнут в кольцо соседними зданиями. Я курил, облокотившись на ограждение. Двор вымер, хотя до полуночи еще оставалось время. Гасли окна в домах – пенсионеры рано ложатся спать…
