– Александр? Не Александр ли желает завоевать весь мир?
– Не в наше время, – сказал Деннис. – Это было в прошлом. Не таком далеком, как сейчас. Но давно.
– А, понимаю, – кивнул Аларид. – Я склонен видеть время складками. Итак, Деннис, похоже, никто не может уразуметь, кто вы такие, что вы такое и почему вы здесь.
Все еще слабый Деннис не сумел сдержать навернувшихся на глаза слез:
– Мы два пятнадцатилетних мальчика, пришедших из далеких времен.
– Ты пришел из далеких времен, но, однако же, говоришь на Древней Речи?
– Что-что?
– Древняя Речь – язык творения, язык тех времен, когда были сотворены звезды, и небеса, и воды, и все живое. На этом языке разговаривали в Саду…
– Каком саду?
– В Саду Эдема до того, как история исказилась. Язык, на котором до сих пор говорят – и будут говорить – звезды, несущие свет.
– Тогда, – ровным тоном произнес Деннис, – я не знаю, почему я на нем говорю.
– И говоришь свободно, – прибавил Аларид.
– А Сэнди тоже на нем говорит? – спросил Деннис.
Аларид кивнул:
– Вы оба говорили на нем, когда встретились с Иафетом и Хиггайоном в пустыне – разве не так?
– Мы определенно этого не осознавали, – сказал Деннис. – Мы думали, что говорим на нашем собственном языке.
Аларид улыбнулся:
– Это и есть ваш язык, так что, возможно, только к лучшему, что вы этого не осознаете. А другие в ваших краях и временах говорят на Древней Речи?
– Я не знаю. Нам с Сэнди никогда особо не давались языки.
– Как ты можешь так говорить, – поразился Аларид, – когда у вас дар изначальной речи?
– Ну, не знаю. Мы в нашей семье самые бестолковые. Вот наша старшая сестра и младший брат – они особенные. А мы самые обычные…
Аларид перебил его:
– Потому что вы таковы или потому что вы выбрали быть такими?
Деннис озадаченно вытаращил глаза на серафима:
– А что случилось с Древней Речью?
– Была уничтожена в Вавилоне.
– В Вавилоне?
– Это город человеческой гордыни и заносчивости. Этого еще не произошло – в том времени, где ты сейчас. Ты не знаешь эту историю?
Деннис моргнул:
– Кажется, что-то припоминаю. Люди построили большую башню, и почему-то они начали говорить на разных языках и перестали понимать друг друга. Это было… ну, в доисторическую эпоху, и это вроде как объяснение, почему в мире столько разных языков.
– Но за всеми ними стоит изначальный язык, древний язык, все еще причастный к древней гармонии. Это честь – встретить того, кто все еще обладает внутренним слухом.
– Послушай! – сказал Деннис. – Я думаю, это случилось потому, что мы оказались здесь так внезапно, и все вокруг было таким странным, и некогда было подумать, и когда мы встретили Иафета, это казалось совершенно естественным – заговорить с ним…
– Из какого времени в будущем вы пришли? – вдруг спросил его Аларид.
– Ой, это очень-очень далеко, – сказал Деннис. – Мы живем в конце двадцатого столетия.
Аларид прикрыл глаза:
– Время множества войн.
– Да.
– Когда было вскрыто сердце атома.
– Да.
– Вы загрязнили воду и воздух.
– Да.
– Раз вы говорите на Древней Речи, должна быть какая-то причина, по которой вы очутились здесь. Но соприкосновение будущего с прошлым может быть опасным. Оно может породить парадокс. Как вы попали сюда?
– Я точно не знаю. – Деннис задумался, потом добавил: – Наш отец – физик, занимающийся космическими путешествиями при помощи тессеракта.
– А, да. Но космические путешествия должны иметь дело с пространством, а не со временем.
– Но отделить время от пространства невозможно, – сказал Деннис. – Ну, я имею в виду, что пространство-время – это контитуум, и…
Из шатра вышли Иалит и Ной, и Иалит легонько коснулась Аларида:
– Посмотри, какой он бледный! Ты совсем утомил его.
– Осторожнее с нашим молодым великаном, – предостерегающе произнес Ной.
Аларид посмотрел на Денниса:
– Вы правы. На сегодня довольно. – В глазах серафима светилось сострадание, и казалось, что их серебристо-зеленое сияние потускнело. – Я рад, что тебе стало лучше и что ты продолжаешь приходить в себя. Пожалуйста, будь очень осторожен в речах и деяниях. Будь осторожен, чтобы ничего не изменить.
– Послушай, – сказал Деннис, – я хочу лишь одного – вернуться домой. В свое собственное время. Я рад, что нахожусь на своей планете, и я вовсе не стремлюсь переписывать Библию.
А Аларид знает, что происходящее здесь станет Библией? Что тут будет потоп? Мальчик посмотрел на серафима; выражение лица Аларида, безмятежного и сурового одновременно, не изменилось. Ладно, пускай Аларид и тот пеликан с водой каким-то образом являются одним и тем же существом – это Деннис еще готов был допустить. Но как его, Денниса, присутствие в этом месте и времени может что-то для кого-то изменить? Разве что для него самого что-то изменится. И для Сэнди, разумеется.
– Хорошего тебе сна, Деннис, – сказал Аларид. – Иалит и Оливема и дальше будут заботиться о тебе.
Иалит, подумал Деннис. Ради Иалит он, может, и пожелал бы изменить историю.
Сэнди никак не мог заснуть. Не только потому, что в шатре было жарко, но еще и потому, что Хиггайон храпел. Дедушка Ламех – тот не храпел. Дедушка Ламех ворочался. Вертелся. Ворчал. Вздыхал.
Наконец Сэнди не выдержал. Он подполз к спальным шкурам дедушки Ламеха:
– Дедушка, вы спите?
Ламех лишь невнятно буркнул в ответ:
– Что случилось?
Старик заворчал.
Сэнди заговорил с ним, как стал бы говорить с Деннисом:
– Ну будет вам. Я же вижу: вас что-то беспокоит. Что стряслось?
– Эль говорил со мной.
Сэнди попытался присмотреться к дедушке Ламеху в темноте. Это что, означает, что старик собрался умирать? Прямо сейчас? Этой ночью?
Но старик произнес:
– После моей смерти придут огромные беды. Произойдет много ужасного.
– Чего именно?
Ламех беспокойно поерзал:
– Эль не сказал. Только лишь, что сердца людей ожесточились и стали злы. И он раскаивается в том, что сотворил людей. Эль намерен никого не щадить. Я боюсь за Иалит. Я боюсь за тебя, Сень, очутившегося так далеко от дома.
– Ну, я-то не пропаду, – привычно ответил Сэнди. Но слова его прозвучали как-то неубедительно.
