– Мы неуязвимы. Мы пережили огонь вулканов и землетрясения, ломавшие континенты и воздвигавшие горные цепи. Мы бессмертны. Мы займем всю планету.
Нетопырь, сверкавший ярче золота, камнем рухнул на таракана:
– Ты горд, и ты способен пережить огонь и лед, но я могу съесть тебя, если понадобится. Надеюсь, этого никогда не случится.
И золотистый нетопырь снова взмыл ввысь ярким росчерком во тьме.
Миниатюрное подобие крокодила с приплюснутым носом, ящерица-сцинк, карабкалось по песку неподалеку от крокодила и драконоящерицы.
– Я маленькая и быстрая, плоть моя несъедобна и поражает мозг. Такова уж я. Такой я создана.
На спине у сцинка восседала блоха, цепляясь за чешуйчатое тело.
– И я тоже такова.
Пронзительный писк разрезал чистый воздух. Это жужжал комар.
– И я, и я тоже! Я напьюсь вашей крови!
Небольшой, покрытый слизью червь полз через пески, оставляя за собой тоненький след.
– Я не какая-нибудь улитка, мне не нужен дом! Я самодостаточен.
Рыжий муравей забрался на крыло драконоящерицы и крепко держался, как тот ни пытался стряхнуть кусачее насекомое. Крыса, лоснящаяся и упитанная, сморщила нос, повела усиками и посмотрела на лысую шею грифа:
– Я тоже очищаю улицы. Я ем плоть. Предпочитаю живую, но удовольствуюсь тем, что найдется. Я тоже помогаю поддерживать чистоту в мире.
Ни одно из этих слов не прозвучало. Слова рассекали ночную пустыню, словно вспышки черного света.
Таинственная компания из двенадцати существ образовала круг.
Это были нефилимы.
Оливема с Иафетом лежали, обнявшись, на большом плоском камне в пустыне, невдалеке от оазиса. Они не заметили ни льва, неспешно прошествовавшего мимо них, ни парящего высоко в небе пеликана, ни жука-скарабея, вынырнувшего из песка.
– Любимая, – прошептал Иафет в изящное ушко Оливемы, – мать еще давным-давно говорила мне… Если в тебе есть кровь нефилимов, тогда ясно, откуда у тебя такие целительские способности.
– Но я не знаю… это ведь не наверняка…
Иафет нежно поцеловал ее. Потом отодвинулся ровно настолько, чтобы сказать:
– Ты моя жена, мы с тобой едины, а все остальное не важно.
И они были едины. И это было хорошо.
Иалит вышла из шатра наружу подождать рассвета. Она больше часа трудилась над струпьями Денниса, осторожно счищая те из них, которые уже поддавались. Большинство мокнущих ранок уже зажили. Все большая часть ухода за Деннисом перекладывалась на Иалит; Оливема поручала ей все больше и больше процедур. В конце концов, у Оливемы были дела и в своем шатре.
Матреда готовила еду для юноши: суп и фруктовое пюре – то, что легко было глотать.
– Но что мы будем с ним делать, когда он выздоровеет? – спросил у жены Ной.
– Он наш гость, – сказала Матреда. – Мы спросим у него, чем мы можем ему помочь.
– Он хочет вернуться домой, – вставила Иалит.
– Да, но где его дом? – спросила ее мать.
Иалит пересекла один из отцовских виноградников, вошла в небольшую рощу, которой пользовались женщины, и, облегчившись, дошла туда, где пустыня окутывала оазис. Девушка зачерпнула пригоршню мелкого песка и потерла им ладони, чтобы очистить их.
Луна уже зашла, и рассветные звезды висели над горизонтом. Надо будет завтра поспать во время дневной жары. Зачастую именно тогда лучше всего и высыпаешься.
Иалит любила сидеть в предрассветной прохладе на каком-нибудь большом камне и слушать тихую песню уходящих созвездий. Дедушка Ламех научил ее слушать звезды. Из всех детей Ноя и Матреды только Иалит и Иафет умели понимать небесную речь.
Матреда склонна была считать это пустой тратой времени. «У меня слишком много работы по дому. Как мне без этого держать горшок с супом полным для бедняков, которые приходят к нам за едой? Кто помешает мантикоре сожрать Селу, если у меня не будет кипящего вина, чтобы плеснуть ей в мерзкую морду? Кто присмотрит, чтобы яйца гагарки не разворовали? Кто еще посмеет объясниться с горгонами и грифонами? Да еще и у всех такой аппетит, что у меня ни малейшей возможности отойти от очага!»
Иалит честно выполняла свою часть домашней работы, а теперь ей приходилось трудиться еще и за Махлу, но ей требовалось время для себя, чтобы послушать, что найдется для нее у звезд. Ее отец слушал Голос в винограднике, а Иалит казалось, что в рассветной тишине ее окружают голоса – ждут возможности заговорить, ждут, чтобы она их услышала. Когда птицы проснутся и заведут свою музыку, прочие голоса стихнут. Иалит переполняли какие-то смутные дурные предчувствия, и ей необходимо было прийти сюда и послушать.
Когда она не прислушивалась к голосам, то ловила себя на мыслях про близнецов. Поскольку она много времени проводила с Деннисом, выхаживая его, когда он бредил то в жару, то в ознобе, она поняла, что, хоть близнецы и выглядят одинаково, они явно не один юноша в двух телах.
В большом шатре по вечерам часто обсуждали близнецов, в чем они сходны и в чем отличаются. Все сошлись на том, что они, должно быть, какая-то странная разновидность великанов, откуда-нибудь из-за гор. При своем чрезвычайно высоком росте близнецы были невероятно юны.
– Он мне сказал – пятнадцать, – сообщила Матреда как-то вечером, когда отнесла светильник дедушке Ламеху и свой особый супчик Сэнди. – Пятнадцать! – повторила она остальным обитателям большого шатра. – В пятнадцать наши люди еще сущие дети. А Сень и День никак не младенцы. Ничего не понимаю!
– День точно не младенчик, – отозвалась Иалит. – Теперь, когда ему стало получше, он так и сыплет вопросами. Он хочет знать, что за травы пеликан кладет в воду и из чего сделаны наши мази.
– Сень, – заговорила Элишива, – хочет знать, откуда берутся мази. У них действительно полно вопросов. – Она от души рассмеялась и рассказала, как Сэнди хотел знать, кто правит оазисом. Мэр? Или член городского управления?
Эти слова не имели для них никакого смысла. Элишива объяснила Сэнди, что те, кто стремится к власти, жадны, жаждут даров и подношений и норовят ограбить бедняков.
– Сим охотится для всех нас, а я помогаю делать вино, – удовлетворенно заметила она. – Этого для нас довольно. Еды у нас много, мы можем делиться с нуждающимися. Матреда, мать пяти сыновей и дочерей с собственными семьями, добра к нам всем.
– Махла и Иалит еще не замужем, – напомнила Матреда.
– Они еще молоды, – заметил Ной.
– Я думала, Голос сказал тебе…
– Не про Махлу и Иалит. Им нужно время, чтобы вырасти.
– Я думаю, – многозначительно произнесла Матреда, – что Махла уже выросла.
Иалит сидела на прохладном камне. Светили звезды. Эхо вечерних разговоров еще звучало у нее в ушах. Интересно, заметила ли Матреда округлившийся живот Махлы? Махлы, чья помолвка с нефилимом еще не была признана матерью.
