Три ночи и три дня. На корточках, лежа, исходя криком.
Она умрет, подумала Иалит. Ребенок не может выйти.
– Скоро. – Оливема продолжала успокаивать измученную Махлу. – Он скоро родится. Тужься. Сильнее.
От беспокойства голос Матреды сделался резким.
– Трудись, Махла, трудись! Мы не можем родить этого ребенка за тебя! Трудись! Тужься!
На четвертую ночь встала луна.
– Тужься! – скомандовала Матреда.
Махла издала протяжный, хриплый стон – он был ужаснее ее криков.
– Давай! Давай же!
Махла стонала так, словно ее разрывали на части.
– Давай!
И наконец Матреда протянула руки к лону Махлы, чтобы помочь извлечь ребенка из ее тела. Голова младенца была такая большая, что Иалит слышала, как плоть Махлы рвется при ее продвижении. Матреда встряхнула младенца, шлепнула по попке, воздух хлынул в его легкие, и новорожденный завопил.
Когда Сэнди ушел с Тиглой, Деннис пошел к дедушке Ламеху, потому что тревожился о нем. Он подошел к лежащему старику.
– Сын?
– Это Деннис, дедушка.
Старческая рука нашарила его руку. Деннис сжал дедушкину руку в своих. Она была холодная, такая холодная!
– Что я могу для вас сделать, дедушка?
Старик умиротворенно улыбнулся:
– Эль сказал.
Деннис ждал.
Казалось, что старик пытается вдохнуть поглубже, чтобы ему хватило воздуха сказать все, что он хочет сказать. Наконец он произнес:
– Не все погибнет. О, День, сын мой, Эль сжалился! Когда ты был в огороде, Эль говорил со мной здесь, в шатре. Я никогда прежде не слышал его здесь. О, сын мой, Деннис, сын мой, сын мой, Ной спасется! Ной и его семья. Эль сказал.
– От чего спасется, дедушка Ламех?
– А?
– От чего они спасутся?
Старческие пальцы в руке Денниса дрожали.
– Эль сказал о больших водах. Этого я не понял. Но не важно. Главное – что мой сын спасется! – Пальцы сжали руку Денниса. – Но ты, сын мой? Что будет с тобой? Я не знаю…
– Я тоже не знаю, дедушка. – Деннис стал растирать руку старика и растирал, пока та немного не потеплела.
Угиэль смотрел на ребенка, лежащего на груди у Махлы. Молодая мать выглядела бледной и измученной, но сияла от счастья.
Три женщины, трудившиеся вместе с Махлой, совсем выбились из сил. У Оливемы под глазами появились синяки, а лицо сделалось пепельно-бледным. Это она каким-то чудом остановила хлещущую кровь, вместе с которой едва не утекла жизнь Махлы. Это она благополучно извлекла послед. Руки ее были в крови: она держала разорванную плоть Махлы, пока ручеек крови не иссяк и опасность не миновала.
Угиэль не обращал ни малейшего внимания ни на кого. Он смотрел лишь на своего ребенка. Малыш родился с густыми волосами, черными, как у Махлы. Нефилим повернул ребенка и провел пальцем по плавным очертаниям лопаток.
– Я доволен, – сказал он.
– Еще бы тебе не быть довольным! – вспылила Матреда. – Он чуть не убил ее! И таки убил бы, если бы не Оливема!
Она отвернулась от Угиэля и стала кормить Махлу супчиком, который прислала Элишива для подкрепления сил.
– Идите домой, – велела она Иалит и Оливеме. – Идите поешьте чего-нибудь и отдохните. С Махлой побуду я. А потом подойдет Элишива.
Оливема, даже не глянув в сторону Угиэля, посмотрела на мать и ребенка:
– Следующие несколько дней ей нужен будет уход. Обязательно позови меня, если кровотечение откроется снова.
– Обязательно, – пообещала Матреда.
Угиэль склонился над Махлой и коснулся длинным пальцем век ребенка, потом его носика.
– Я доволен, – повторил нефилим.
Оливема с Иалит сидели в большом шатре, а Элишива кормила их чечевичной похлебкой.
– Ему было наплевать, жива она или нет, – сказала Оливема, – главное, что ребенка она родила.
Иалит поднесла миску поближе ко рту.
– Ты вправду так считаешь?
– Ты что, не слышала его? «Почему она никак не управится? – говорил он. – Почему так долго?» А потом он ушел и не возвращался много часов.
– Мама сказала, она не хотела, чтобы он лез под руку… – Иалит осеклась. Матреда была со своими старшими дочерьми, когда те рожали, и гоняла их мужей, но вкратце докладывала им, как идут дела. Однако мужья особо не прогонялись. Они как раз путались под ногами и тем раздражали. Никто из них не исчезал в неизвестном направлении, как Угиэль, бросив все на женщин. Доедала Иалит молча.
Оливема тоже доела. Она хмурилась, сведя темные брови. Волосы цвета воронова крыла выбились из прически и рассыпались по плечам.
– Оливема, – тихо позвала Иалит.
– Что?
– Нефилимы женятся на наших женщинах и порождают с ними детей. А серафимы…
– Они не женятся. И не порождают детей.
– Но они во многом подобны нефилимам.
Оливема устало убрала темные волосы с лица:
– Нет. Я думаю, что это нефилимы когда-то были подобны серафимам.
– Что же их изменило?
– Не знаю.
Иалит подумала про Ариэля с его яркими янтарными глазами и львиной грацией, потом про Иблиса и порадовалась, что убежала от пурпурнокрылого нефилима. Она не желала иметь никаких дел с Иблисом, если он похож на Угиэля, которому было безразлично, жива его жена или умерла. Неужели Угиэль когда-то был таким, как Ариэль? И Иблис тоже?
– Я думаю, что серафимы вольны в любую минуту уйти от нас к звездам, стоит им только захотеть, – сказала Оливема. – А нефилимы не могут. Я так думаю. Больше не могут. Они остаются с нами, но не потому, что сами так решили, а потому, что им некуда деться.
В шатер вошли Ной и Иафет. Руки у них были в виноградном соке, как руки Оливемы недавно были в крови. Иафет обнял жену. Иалит кинулась к отцу:
– Махла родила! Все в порядке!
Ной обнял свое младшее дитя, но как-то отстраненно.
– Отец, ты что, не услышал? – возмутилась Иалит. – Долгие роды Махлы наконец завершились!
– Это хорошо, – медленно проговорил Ной. – Мы волновались.
– Что такое? – спросила Оливема. – Что-то случилось?
Иафет крепче обнял жену.
Ной привлек Иалит к себе:
– Эль изрек. Странные слова.
– Хорошие? – спросила Иалит.
Оливема вопросительно взглянула на Иафета, но тот покачал головой.
– Странные слова, – повторил Ной. – Я не знаю, что с ними делать.
