Она чувствовала себя почти что феей, которая выполняет чужие желания, а потом улетает восвояси.
— Но я не заворачивал Седрика в бумагу и не отправлял его по почте! — воскликнул Снифф, вытаращив глаза. — И умирать я тоже пока не собираюсь!
Снусмумрик вздохнул.
— Опять ты о своём, — сказал он. — Но будь добр, дослушай до конца хорошую историю, хоть она и не про тебя. И немножко подумай обо мне. Я люблю рассказывать истории и специально приберёг для тебя этот рассказ. Ну вот, хорошо. И сразу случилось кое-что ещё. Тётушка моей матери вдруг стала спокойно спать по ночам, а днём она мечтала об Амазонке, читала книжки про подводное плавание и чертила план дома для никому не нужных детей. Она развлекалась как могла и стала куда милее и приятнее в общении, чем раньше. «Надо мне быть осторожнее. А то ведь, глядишь, у меня и друзья появятся, а закатить пирушку не успею…» — думала она.
Её комнаты становились всё просторнее и просторнее. По почте уходила посылка за посылкой, и чем меньше вещей оставалось у тётушки, тем легче ей становилось. Под конец она бродила по пустым комнатам и чувствовала себя как воздушный шарик, весёлый воздушный шарик, готовый взлететь…
— На небо, — мрачно закончил Снифф. — Знаешь что…
— Хватит перебивать, — сказал Снусмумрик. — Я чувствую, ты не дорос ещё до этой истории. Но я всё равно буду рассказывать дальше. Так вот. Постепенно комнаты освободились, и у тётушки осталась только её кровать.
Это была огромная кровать с балдахином, и, когда тётушкины новые друзья пришли к ней в гости, они все расселись на ней, а те, что поменьше, забрались наверх, на балдахин. Им было жутко приятно вместе, и тётушку беспокоила лишь эта грандиозная вечеринка, которую она, возможно, так и не успеет устроить.
По вечерам они рассказывали друг другу страшные или смешные истории, и однажды вечером…
— Ну знаешь, — рассердился Снифф, — ты такой же, как Муми-тролль. Я понял, к чему ты клонишь. В результате она отдала и кровать тоже, потом отправилась на небеса и была так счастлива, так счастлива! По-твоему, мне тоже надо было отдать не только Седрика, но и всё, что у меня есть, да ещё помереть в придачу!
— Ты осёл, — сказал Снусмумрик. — И слушатель из тебя никудышный. Я хотел рассказать тебе совсем другое. Тётушка моей матери так хохотала над одной смешной историей, что кость выскочила и тётушка сделалась совершенно здорова!
— Не может быть! — закричал Снифф. — Бедная тётушка!
— Что ты хочешь сказать? Почему бедная? — не понял Снусмумрик.
— Ну как же! Ведь она раздала все свои вещи! — воскликнул Снифф. — Причём совершенно напрасно! Она не умерла! Надеюсь, она пошла к своим знакомым и забрала всё обратно?
Снусмумрик закусил трубку.
— Ах ты, глупый-неразумный зверёк, — подняв брови, сказал он. — Тётушка только посмеялась над тем, как всё вышло. А потом закатила пир. И построила дом для одиноких детей. Нырять с аквалангом она, правда, уже не рискнула, но огнедышащую гору повидала. А после отправилась на Амазонку, и с тех пор мы о ней больше не слышали.
— Такие развлечения стоят денег, — недоверчиво, с пониманием дела заметил Снифф. — А она всё своё имущество раздала.
— Да ладно? Если бы ты внимательно слушал, от тебя бы не ускользнуло, что кровать осталась, а она, мой дорогой Снифф, была из чистого золота и вся утыкана алмазами и сердоликами.
(Что касается Седрика, то из топазов Гафса сделала своей дочке серёжки, а Седрику вместо них пришила глаза-пуговицы. Снифф нашёл Седрика, брошенного под дождём, и забрал к себе домой. Лунный камень, к сожалению, смыло, и его так и не удалось найти. Но Снифф не перестал любить Седрика, правда теперь он любил его просто так. И это некоторым образом делает ему честь.
Ёлка
Один из хемулей стоял на крыше и копался в снегу. Его жёлтые варежки быстро стали совсем мокрыми и неприятными. Хемуль пристроил их на трубе, вздохнул и продолжил копать. Наконец он добрался до люка в крыше.
— Ага, вот. А внизу, значит, эти сони. Всё спят, спят… Пока другие из последних сил трудятся в ожидании Рождества.
Хемуль встал прямо на крышку люка и, поскольку он не мог вспомнить, куда она открывается — наружу или внутрь, осторожно попрыгал. Люк открылся внутрь, и хемуль полетел вниз — сквозь снег, темноту и всё, что муми-тролли к зиме затащили на чердак.
Хемуль был очень раздражён. Как назло, ещё и варежки куда-то подевались. А ведь это была его любимая пара.
Протопав вниз по лестнице, он распахнул дверь и сердито гаркнул:
— Скоро Рождество! Сколько можно спать? Говорю же, Рождество на носу…
Здесь — как обычно — спали обитатели Муми-дома. Они провели в спячке уже несколько месяцев и не собирались просыпаться до самой весны. Сон приятно и размеренно покачивал их на своих волнах, пронося сквозь один долгий и тёплый летний вечер. Но сейчас во сне Муми-тролля вдруг повеяло тревогой и холодом. Ему снилось, будто кто-то стягивает с него одеяло, злится и кричит, что скоро Рождество.
— Что, уже весна? — пробормотал Муми-тролль.
— Весна? — нервно переспросил хемуль. — Рождество, понимаешь ты, Рождество! У меня ничего не готово, не прибрано, а тут ещё вас откапывай. Варежки, ясное дело, мне никогда уже не найти. Все словно с ума посходили, ничегошеньки не сделано…
Хемуль протопал обратно на чердак и вылез через люк на крышу.
— Мама, проснись! — в ужасе позвал Муми-тролль. — Случилось что-то страшное! Какое-то Рождество!
— Ты о чём? — спросила мама, высунув нос из-под одеяла.
— Я сам толком не знаю, — ответил её сын. — Но ничего не готово, кто-то потерялся, и все сошли с ума. Неужели опять наводнение?
Он осторожно потряс Снорочку и прошептал:
— Ты только не пугайся, но произошло что-то ужасное.
— Спокойно, — сказал Муми-папа. — Главное — сохранять спокойствие.
Он встал и завёл часы, которые остановились ещё в октябре.
А потом они все вместе поднялись по лестнице, на которой остались мокрые следы хемуля, и вылезли через люк на крышу Муми-дома.
