Но хомса бросился на чердак и закрыл за собой дверь. Сердце колотилось где-то в горле. Значит, это правда. Он пришёл. Он где-то здесь, в долине. Хомса открыл книгу в нужном месте и быстро-быстро прочёл:
«Согласно нашим предположениям о том, что конституция этого животного постепенно приспособилась к новым условиям, необходимость победить в эволюционной борьбе сформировала в конце концов предпосылки, при которых выживание выглядит возможным. Данное животное, существование которого мы классифицируем лишь как предположение, гипотезу, на протяжении неопределённого времени продолжало своё загадочное развитие, хотя модель его поведения идёт вразрез с теми процессами, которые мы рассматриваем как типичные…»
— Ничего не понимаю, — прошептал Хомса. — Говорят, и говорят, и говорят… Если они не поторопятся, всё пропало!
Он улёгся на книгу во весь рост, вцепился лапами в волосы и принялся рассказывать дальше, торопливо, сбивчиво, он видел, как существо становится всё меньше и меньше и как трудно ему выстоять в одиночку…
Гроза становилась ближе! Повсюду вспыхивали молнии! Они трещали электричеством, деревья дрожали, и существо почувствовало: вот, сейчас! И оно стало расти, расти… Молнии засверкали ещё сильнее, они заполонили собой всё, белые и фиолетовые! Существо ещё немножко подросло, выросло такое большое, что ему уже не нужны были никакие родные…
Стало полегче. Хомса Киль перевернулся на спину и посмотрел на маленькое чердачное окошко: в нём клубились серые тучи. Услышал вдалеке раскат грома. Гром был похож на горловой рык, по которому сразу понятно: кто-то всерьёз разозлился.
По одной ступеньке за раз Филифьонка спускалась по лестнице. Эти мерзкие твари вряд ли разбежались в разные стороны. Скорее они держатся стаей, одной сплошной массой, которая поджидает где-нибудь в тёмном углу. Сидят себе тихонько в гнилой осенней яме… А может, и наоборот! Не в яме, а под кроватями, в ящиках комода, в ботинках — словом, они могут быть где угодно.
«Это нечестно, — подумала Филифьонка. — Ни с кем из моих знакомых ничего подобного не случается. Только со мной!»
Филифьонка длинными тревожными скачками бросилась к палатке и отчаянно задёргала вход, шепча:
— Открой, открой мне… Это я, Филифьонка!
Внутри палатки было не так страшно. Филифьонка рухнула на спальный мешок, обхватила колени руками и проговорила:
— Они выбрались на свободу. Вышли из шкафа и теперь бродят повсюду… Миллионы мерзких тварей, сидят и поджидают…
— А кто-нибудь ещё их видел? — осторожно поинтересовался Снусмумрик.
— Нет, конечно! — нетерпеливо воскликнула Филифьонка. — Они охотятся только за мной!
Снусмумрик выбил трубку и попытался что-то сказать. Снаружи снова загрохотало.
— Только не говори ничего про гром, — мрачно предупредила Филифьонка. — И не говори, что мои насекомые уже ушли, или что их вообще нет, или что они маленькие и безобидные — мне это совершенно не поможет.
Снусмумрик посмотрел ей в глаза и сказал:
— Есть место, куда они никогда не смогут войти. Это кухня. Они никогда не приходят на кухню.
— Ты уверен? — строго спросила Филифьонка.
— Я это точно знаю, — ответил Снусмумрик.
Громыхнуло снова, на этот раз совсем рядом. Снусмумрик посмотрел на Филифьонку и улыбнулся:
— И всё-таки какой гром.
С моря действительно шёл сильный шторм. Молнии сверкали белым и фиолетовым, Снусмумрик никогда не видел так много таких красивых вспышек сразу. Внезапные сумерки осели на долину. Филифьонка подхватила юбки, бросилась через сад обратно и захлопнула за собой кухонную дверь.
Снусмумрик поднял нос и принюхался. Воздух был прохладным, как железо. Пахло электричеством. Молнии обрушивались теперь большими дрожащими пучками, параллельными столпами, вся долина озарилась их слепящим светом. Снусмумрик в восторге застучал ногами. Он ждал дождя и ветра, но их всё не было. Только гром перекатывался туда-сюда между горными вершинами, как огромный тяжёлый шар, запахло гарью, и наконец раздался последний восхитительный, головокружительный раскат. Стало совсем-совсем тихо, и больше ни одной вспышки.
«Какая странная гроза, — подумал Снусмумрик. — Интересно, куда попала молния».
И тут он услышал с реки ужасный крик, и по спине у него пробежал холодок. Молния попала в Староума!
Снусмумрик добежал до реки. Староум прыгал на берегу и кричал:
— Рыба! Рыба! Я поймал рыбу!
Он держал окуня двумя руками и был вне себя от радости.
— Как думаешь, лучше зажарить или сварить? — спросил он. — А коптильня здесь есть? Найдётся тут кто-нибудь, кто способен приготовить эту рыбу и не испортить?
— Филифьонка! — засмеялся Снусмумрик. — И ещё раз Филифьонка!
Из щели выглянула дрожащая морда Филифьонки, все усики у неё стояли дыбом. Она впустила Снусмумрика в кухню, закрыла дверь на засов и прошептала:
— Кажется, я спасена.
Снусмумрик кивнул. Он понял, что Филифьонка говорит не о грозе.
— Староум поймал свою первую рыбу, — сказал Снусмумрик. — И теперь Хемуль утверждает, что рыбу умеют готовить только хемули. Правда, что ли?
— Ничего подобного! — взвилась Филифьонка. — Рыбу умеют готовить только филифьонки, и Хемуль это прекрасно знает.
— Но ты же всё равно не сможешь сделать так, чтобы на всех хватило, — печально заметил Снусмумрик.
— Это ты так думаешь! — воскликнула Филифьонка и схватила окуня. — Хотела бы я посмотреть на ту рыбу, которую я не смогу приготовить на шестерых.
Она толкнула кухонную дверь и серьёзно сказала:
— Теперь выйди отсюда, я хочу готовить в одиночестве.
— Ага, — прокричал Староум, он успел уже сунуть нос в дверную щёлку. — Значит, она всё-таки любит готовить!
Филифьонка выронила рыбу на пол.
— Сегодня ведь День отца, — пробормотал Снусмумрик.
— Ты уверен? — недоверчиво переспросила Филифьонка. Она сурово посмотрела на Староума и спросила:
— У тебя есть дети?
— Ещё чего не хватало, — парировал Староум. — Я не люблю родственников. Были у меня какие-то внуки, но я про них позабыл.
Филифьонка вздохнула:
— Почему ни один из вас не умеет себя вести? В этом доме с ума сойти можно. Уходите отсюда, оба, я буду готовить.
Филифьонка закрылась на засов и подняла окуня. Потом оглядела Муми-мамину кухню и забыла обо всём на свете, кроме того, как правильно готовить рыбу.
