— Безобразно мы поступили, — объявил он. — Мы начали торжество без приглашённого гостя и не помогли ему сойти по лестнице. Вы слишком поздно родились и ничего не понимаете в хороших манерах! Вы даже шарады никогда не видели! Что это за программа без шарад, я вас спрашиваю? Послушайте-ка, что я вам скажу! Смысл программы — показать лучшее, что у тебя есть, и я собираюсь показать вам своего друга-предка! Он не устал. У него не болят ноги. Он просто рассердился!
Пока Староум вещал, Филифьонка принялась беззвучно разносить горячие бутерброды. Староум взглядом провожал каждый бутерброд до тарелки, говорил всё громче и громче и наконец закричал:
— Ты испортила мне всю программу!
— О, прошу прощения, — отозвалась Филифьонка, — но они ведь тёплые, только что из печи…
— Ну хорошо, возьмите их с собой, возьмите уже, возьмите, — нетерпеливо проговорил Староум. — Но держите за спиной, чтобы он ещё сильнее не разобиделся. И бокалы тоже берите, чтобы поднять за его здоровье.
Филифьонка держала бумажный фонарь, а Староум открыл шифоньер и низко поклонился. Предок поклонился в ответ.
— Не хочу их тебе представлять, — сказал Староум. — Ты всё равно забудешь, как их звать, да это и не важно.
Он протянул свой бокал к бокалу предка, послышался лёгкий звон.
— Ничего не понимаю, — фыркнул Хемуль.
Мюмла пнула его по ноге.
— Вы тоже должны с ним чокнуться, — сказал Староум и отступил в сторону. — Эй, куда это он подевался?
— Мы для этого слишком молоды, — торопливо сказала Филифьонка. — Он может рассердиться.
— Лучше мы крикнем «ура» в его честь, — предложил Хемуль. — Раз-два-три: ура, ура, ура!
Когда все вернулись в кухню, Староум заметил Филифьонке:
— Ты, кстати, не такая уж и молодая…
— Да-да, — рассеянно откликнулась Филифьонка. Она подняла длинную морду и принюхалась. Удушливый запах, отвратительный запах распада. Филифьонка взглянула на Киля. Он отвёл глаза и подумал: «Электричество».
Приятно было снова вернуться в тёплую кухню.
— Теперь я хочу фокусов, — заявил Староум. — Может тут кто-нибудь достать кролика из моей шляпы?
— Нет. Теперь будет мой номер, — с достоинством сказала Филифьонка.
— Я знаю, что сейчас будет, — закричала Мюмла. — Эта её ужасная история про то, как один из нас вышел из комнаты, и его тут же сожрали, а потом пошёл следующий, и его сожрали тоже…
— Сейчас будет теневой спектакль, — сказала Филифьонка, ни на кого не обращая внимания.
Она встала перед печью и повернулась к публике. Спектакль назывался «Возвращение». Филифьонка повесила простыню на перекладину для сушки хлеба под самым потолком, позади простыни поставила на дровяной ларь кухонную лампу и по очереди задула все свечи.
— И когда снова зажжётся свет, последний из них окажется съеден, — заметила Мюмла себе под нос.
— Ш-ш, — шикнул на неё Хемуль.
Филифьонка исчезла за простынёй, простыня светилась, большая, белая, все смотрели и ждали. Тихо, словно шёпотом, заиграл Снусмумрик.
По белой простыне заскользила тень, чёрный силуэт — лодка. На носу сидел кто-то очень маленький с похожей на луковку причёской.
— Это Мю, — поняла Мюмла. — Один в один. Хорошо сделано.
Лодка медленно плыла по простынному морю так плавно и естественно, как не удавалось ещё ни одной лодке ни в одном море, и вся семья сидела в ней: Муми-тролль и мама со своей сумочкой возле бортов, папа в шляпе на корме — он правил лодкой; семейство возвращалось домой (руль, правда, вышел не очень похоже).
Хомса Киль видел только маму. Было время разглядеть каждую деталь, чёрное изображение обрело цвета, силуэты задвигались, а Снусмумрик всё время играл так верно и хорошо, что никто и не слышал музыки, пока она не закончилась. Муми-тролли вернулись домой.
— Теневой спектакль что надо, — пробормотал Староум себе под нос. — Уж я их повидал на своём веку и помню все до единого. Этот — лучше всех.
Занавес опустился, спектакль был окончен. Филифьонка погасила кухонную лампу, стало темно. Все тихо сидели в потёмках и с некоторым удивлением ждали.
— Я не могу найти спички, — послышался вдруг голос Филифьонки.
Темнота мгновенно стала иной. Снаружи послышалось завывание ветра, кухня точно расширилась, стены заскользили наружу, в ночь, по ногам побежал холодок.
— Я не могу найти спички! — снова взвизгнула Филифьонка.
Ножки стульев заскребли по полу, со стола что-то упало. Все повскакивали и натыкались теперь в потёмках друг на друга, кто-то запутался в простыне и рухнул на стул. Хомса Киль поднял голову — Существо было рядом, большое и тяжёлое его туловище тёрлось о стену рядом с кухонной дверью. Снова послышался раскат грома.
— Они там, во дворе! — заверещала Филифьонка. — Они лезут внутрь!
Хомса Киль приложил ухо к двери и прислушался, но не услышал ничего, кроме ветра. Он приподнял засов и вышел, и дверь тихо закрылась за ним.
Лампу наконец зажгли — Снусмумрик нашёл спички. Хемуль смущённо хохотнул:
— Глянь-ка, я так стиснул бутерброд, что он весь размялся.
Кухня сделалась прежней, но никто не садился. И никто не заметил исчезновения хомсы.
— Оставьте всё, просто оставьте как есть, — нервно проговорила Филифьонка. — Посуду я вымою завтра.
— Вы что, уже собрались по домам? — закричал Староум. — Предок только-только пошёл спать, сейчас должно начаться самое интересное!
Но ни у кого не было настроения праздновать дальше. Все торопливо и очень вежливо пожелали друг другу спокойной ночи, пожали лапы — и быстро исчезли. Староум перед уходом топнул ногой и провозгласил:
— И всё-таки я ушёл последним!
Хомса шагнул в темноту, постоял на крыльце и прислушался. Небо было чуть светлее, чем горы, округло обступившие долину. Существо молчало, но хомса чувствовал, что оно видит его.
Хомса тихонько позвал:
— Нуммулит… Маленькая радиолярия из подцарства простейших…
Но Существо не знало своих мудрёных книжных имён. Оно, похоже, растерялось и само не понимало, зачем рычит.
Хомсе было скорее тревожно, чем страшно. Куда додумается пойти нуммулит — сердитый, большой и совсем непривычный к такому себе? Хомса сделал ещё один неуверенный шаг вперёд — и тут же почувствовал, что нуммулит отступил на шаг.
— Не надо совсем убегать, — сказал ему хомса. — Просто отойди подальше.
