Он сыграл своё любимое произведение «Приходит Хемуль в гости к вам» и закончил его особенно красивой трелью. Потом повернулся к Муми-троллю и сказал:
— Надеюсь, я не слишком тебя расстрою. Я решил всё-таки отправиться в Одинокие горы. Но следующей зимой я обязательно поучу тебя кататься на лыжах.
— Да ведь я же сказал… — начал Муми-тролль.
— Знаю, знаю, — прервал его Хемуль. — Это было раньше. Но после такого снегопада склоны наверняка изменились. А только представь, какой там свежий воздух!
Муми-тролль взглянул на Туу-тикки.
Туу-тикки кивнула. Это означало: «Оставь его. Это уже дело решённое, как-нибудь всё уладится».
Муми-тролль пошёл в дом и открыл печную дверцу. Он ласково позвал предка условным сигналом, звучавшим примерно так: «Тиу-у-у, тиу-у-у». Предок не отвечал.
«Совсем я его забросил, — подумал Муми-тролль. — Но то, что происходит прямо сейчас, настолько интереснее, чем то, что было тысячу лет назад!»
Он достал из печки большую банку клубничного варенья и написал углём на бумажке, которой банка была накрыта: «Старому другу Хемулю».
В этот день Хухрику пришлось целый час пробираться сквозь снега к грустильной ямке. Каждый раз, когда он сидел на снегу и тосковал, под ним образовывалась ямка, и она становилась всё больше — но теперь на её месте вырос сугроб.
Одинокие горы, укрытые снежным одеялом, безупречно белые, высились впереди. Была безлунная ночь, но звёзды блестели во влажном воздухе удивительно ярко. Где-то далеко прошумела снежная лавина. Хухрик уселся ждать волков.
Ждать пришлось долго.
Он представлял, как они — большие, серые, сильные — бегут сквозь снега, как они останавливаются вдруг, услышав его вой на краю леса.
Они, наверное, думают: «Где-то там, вдалеке, наш друг. Наш сородич, наш брат, с которым хорошо было бы познакомиться…»
Эта мысль растрогала Хухрика, и воображение его осмелело. Сидя в ожидании, он позволил своей мечте разрастись. Вот волки показались из-за дальнего хребта. Они побежали к нему… замахали хвостами… Тут Хухрик вспомнил, что волки не машут хвостами.
Ну и ладно. Всё равно они подошли, узнали его… и наконец-то решили принять его к себе в стаю…
Одинокий пёсик слишком погрузился в свою опасную мечту. Он поднял морду к звёздам и завыл.
И волки ответили.
Они оказались так близко, что Хухрик испугался. Он попытался зарыться в снег. Волчьи глаза горели со всех сторон, куда ни глянь.
На этот раз волки молчали. Они окружали Хухрика, и кольцо сжималось всё плотнее.
Хухрик замахал хвостом и взвизгнул, но никто ему не ответил. Он снял свою шапочку и подбросил её в воздух, показывая, что он безобидное существо и хочет поиграть.
Но волки даже не взглянули на шапочку. И Хухрик вдруг понял, как он ошибся. Они ему не братья, и с ними не повеселишься.
С ними можно успеть разве что раскаяться в собственной глупости. Хухрик перестал махать хвостом и подумал: «Какая жалость. Я мог бы спокойно спать каждую ночь, вместо того чтобы сидеть здесь в снегу, на морозе и плакать…»
Волки подходили всё ближе.
И тут по лесу разнеслись пронзительные звуки медного горна — от них посыпался с деревьев снег и замигали жёлтые волчьи глаза. Мгновение — и опасность миновала, и Хухрик остался один со своей шапочкой. Хемуль на широких снегоступах спускался с холма.
Тёплая сонная малютка Саломея лежала у него в рюкзаке и слушала музыку.
— Это ты, пёсик? — сказал Хемуль. — Долго ты меня ждал?
— Нет, — сказал Хухрик.
— Скоро начнётся крепкий наст, — радостно сообщил Хемуль. — А когда дойдём до Одиноких гор, я дам тебе тёплого молока из термоса.
И он побежал вперёд, не оглядываясь.
Хухрик семенил сзади. Это показалось ему самым правильным. А что ему ещё оставалось?
Глава шестая
Первая весна
Вскоре после первой весенней бури в долину пришли перемены и волнения. Гости затосковали по своим домам ещё сильнее, чем прежде. Один за другим они покидали долину — в основном по ночам, когда наст становился крепче и идти по нему было легко. На некоторых были самодельные лыжи, и каждый уносил как минимум одну баночку варенья. Последним пришлось довольствоваться протёртой клюквой.
Наконец самый распоследний гость перешёл мост, и погреб окончательно опустел.
— Вот и не осталось никого, кроме нас, — сказала Туу-тикки. — Ты, да я, да малышка Мю. Бурозубки попрятались ждать следующей зимы.
— А я так и не разглядел того, с серебряным рогом, — заметил Муми-тролль. — И тех маленьких, которые носились надо льдом, с длинными ногами. И чёрного, с огромными глазами, который перелетел через костёр.
— Это зимние существа, — сказала Туу-тикки. — А скоро весна, ты разве не чувствуешь?
Муми-тролль покачал головой.
— Пока нет. Я ещё ничего не чувствую, — сказал он.
Но Туу-тикки вывернула наизнанку свою красную шапочку — изнутри та оказалась голубой.
— Я всегда так делаю, когда чую весну, — сказала она. И она уселась на крышку колодца и запела:
Я, Туу-тикки,
вывернула шапку.
Я, Туу-тикки,
чую тёплый ветер.
Шапка наизнанку — зима на исход,
Закипят шторма, загрохочет лёд,
Повернётся Земля,
Всё проснётся вокруг,
Шерстяные штаны
Однажды вечером, возвращаясь из купальни домой, Муми-тролль остановился на полпути и навострил уши.
Тёплая туманная ночь была полна движения. Деревья уже давно стряхнули с себя снег, и слышно было, как шумят в темноте их ветви.
Издалека, с юга, налетел сильный порыв ветра. Муми-тролль успел проследить, как ветер прошелестел по лесу и перекинулся на противоположный склон.
