— Может, — Муми-тролль потёр нос. — Но всё равно завтра надо похоронить её вместе с хвостом и всем прочим. И устроить шикарные похороны, чтобы всё как положено.
Утром в купальне было холодно. Огонь в железной печке ещё горел, но невидимые землеройки явно утомились. Под крышкой кофейника, который Муми-тролль принёс из дома, обнаружилась корочка льда.
Не то чтобы Муми-тролль собирался пить кофе: при мёртвой белочке это было как-то неприлично.
— Мне придётся забрать свой купальный халат, — не без вызова сообщил он Туу-тикки. — Мама говорила, что на похоронах всегда холодно.
— Отвернись и считай до десяти, — велела Туу-тикки.
Муми-тролль повернулся к окну и стал считать. Когда он дошёл до восьми, Туу-тикки захлопнула шкаф и протянула ему синий халатик.
— Как ты помнишь, что это мой? — радостно удивился Муми-тролль. Он сунул лапы в карманы, но солнечных очков не нашёл.
Там было немножко песка и круглый белый камушек.
Он стиснул камушек в лапе. В его гладкости таилась вся безмятежность лета, казалось даже, что он всё ещё тёплый от солнца.
— У тебя такой вид, будто ты сам не знаешь, куда попал, — сказала малышка Мю.
Муми-тролль даже не взглянул на неё.
— Вы пойдёте на похороны или как? — спросил он с достоинством.
— Само собой, — отозвалась Туу-тикки. — Это была хорошая белка.
— Особенно хвост, — добавила малышка Мю.
Они завернули белку в старую купальную шапочку и вышли в щипучий мороз.
Снег скрипел под лапами, дыхание белым паром улетало вверх. Морда замёрзла так, что даже не наморщивалась.
— Ну и холодина, — восхитилась малышка Мю, скача по заледенелому берегу.
— Нельзя ли помедленнее? — попросил Муми-тролль. — Похороны всё-таки.
Он старался дышать коротко, чтобы не захлебнуться ледяным воздухом.
— А я и не знала, что у тебя есть брови, — с интересом заметила Мю. — А сейчас они побелели, и вид у тебя ещё глупее, чем раньше.
— Это иней, — строго сказала Туу-тикки. — И помолчи, мы ведь с тобой обе понятия не имеем, как себя ведут на похоронах.
Муми-тролль восторжествовал. Он донёс белку до дома и положил её перед снежной лошадью.
Потом он взобрался по верёвочной лестнице на крышу и спустился в тёплую сонную гостиную.
Он перерыл все ящики комода, перевернул всё вверх ногами, но так и не нашёл того, что искал.
Тогда он подошёл к маме и шепнул что-то ей на ухо. Мама вздохнула и перевернулась на другой бок. Муми-тролль шепнул ещё раз.
Мама ответила. Ответ пришёл откуда-то из глубин, оттуда, где живёт женская приверженность традициям:
— Чёрные ленточки… в моем шифоньере… на верхней полке, справа…
И мама снова погрузилась в сон.
А Муми-тролль принёс из-под лестницы стремянку и полез на верхнюю полку шифоньера.
Он нашёл коробку, в которой было всё необходимое на любой случай: чёрные ленточки в знак траура, и золотые ленточки для большого торжества, и ключи от дома, и венчики для шампанского, и клей для фарфора, и запасные шишечки для изголовья кровати, и тому подобное.
Муми-тролль вернулся с чёрной траурной ленточкой на хвосте и прицепил маленькую чёрную бабочку Туу-тикки на шапку.
Малышка Мю от ленты отказалась наотрез:
— Если мне грустно, необязательно показывать это всякими бантиками.
— Если тебе грустно, — выразительно произнёс Муми-тролль. — Да только по тебе не скажешь.
— Ну и что? — отпарировала Мю. — Я не умею грустить. Я умею только злиться и веселиться. Какой толк этой белке от моей грусти? А вот если я разозлюсь на Ледяную Даму, тогда я, может, укушу её за лодыжку, и, может, в следующий раз она задумается, прежде чем чесать за ухом белочек только потому, что они хорошенькие и пушистые.
— В этом есть резон, — кивнула Туу-тикки. — Но и Муми-тролль по-своему прав. Ну а теперь что?
— А теперь мы выкопаем в земле яму, — сказал Муми-тролль. — Есть одно красивое место, там всегда растут ромашки.
— Дорогой друг, земля сейчас мёрзлая и твёрдая как камень, — сочувственно проговорила Туу-тикки. — В неё и сверчка не закопаешь.
Муми-тролль беспомощно посмотрел на неё, не зная, что сказать. Все молчали. И тут снежная лошадь нагнула голову и осторожно обнюхала белочку. Потом она вопросительно скосила свой зеркальный глаз на Муми-тролля и тихонько помахала хвостом-веником.
Невидимая бурозубка заиграла на флейте печальную мелодию. Муми-тролль благодарно кивнул.
Тогда снежная лошадь положила белочку вместе с хвостом и купальной шапочкой к себе на спину, и все двинулись обратно к морю.
Туу-тикки сложила о белочке песнь:
Маленькая белка,
Глупенькая белка,
Ты была живая,
Тёплая, смешная.
А теперь застыла,
Вся заледенела,
Только хвост меховой
Распушился как живой.
[5]
Ощутив под копытами лёд, лошадь мотнула головой, и глаза её заблестели. И вдруг она весело скакнула и понеслась галопом.
Невидимая бурозубка заиграла снова, и теперь это был быстрый и весёлый мотив. Снежная лошадь уносилась всё дальше с белочкой на спине, пока наконец не превратилась в точку на горизонте.
— Думаете, всё это правильно вышло? — с беспокойством спросил Муми-тролль.
— Лучше не придумаешь, — заверила Туу-тикки.
— Нет, придумаешь, — возразила Мю. — Было бы ещё лучше, если бы мне всё-таки достался её хвост.
Глава четвёртая
Таинственные незнакомцы
Через несколько дней после белочкиных похорон Муми-тролль обнаружил, что кто-то таскает из дровяного сарая торф.
Снаружи на снегу остались широкие следы, как будто мешки тащили волоком.
«Это точно не Мю, — решил Муми-тролль, — она слишком маленькая. А Туу-тикки берёт только необходимое. Наверное, это Морра».
