– Не слишком понятно. С тем же успехом вы могли бы сказать: чтобы делать историю.
– Нет-нет. Это запрещено. Это очень тяжкое преступление.
– В самом деле! – Я снова попробовал сначала – Насчет этого письма…
– Ну, мне пришлось упомянуть о нем, чтобы объяснить всю историю. Но, конечно, вы его еще не написали, так что все это может казаться вам несколько запутанным.
– Запутанным не то слово. Не могли бы мы зацепиться за что-нибудь конкретное? К примеру, за это письмо, которое мне якобы предстоит написать. О чем оно, собственно?
Она посмотрела на меня строго и затем отвернулась, покраснев вдруг до корней волос. Все же она заставила себя взглянуть на меня вторично. Я видел, как вспыхнули и почти сразу погасли ее глаза. Она закрыла лицо руками и разрыдалась: – О, вы не любите меня, не любите! Лучше бы я никогда сюда не являлась! Лучше бы мне умереть!
– Она прямо-таки фыркала на меня, – сказала Тавия.
– Ну, она уже ушла, а с ней и моя репутация, – сказал я. – Превосходная работница, наша миссис Тумбс, но строгих правил. Она способна отказаться от места.
– Из-за того, что я здесь? Какая чушь!
– Вероятно, у вас иные правила.
– Но куда еще мне было идти? У меня всего несколько шиллингов ваших денег, и я никого здесь не знаю.
– Едва ли миссис Тумбс об этом догадывается.
– Но мы ведь не… Я хочу сказать, ничего такого не…
– Мужчина и женщина, вдвоем, ночью – при наших правилах этого более чем достаточно. Фактически достаточно даже просто цифры два. Вспомните, животные просто ходят парами, и никого их эмоции не интересуют. Их двое – и всем все ясно.
– Ну да, я помню, что тогда… то есть, теперь нет испытательного срока. У вас застывшая система, непоправимая, как в лотерее: не повезло – все равно терпи!
– Мы выражаем это другими словами, но принцип, по крайней мере внешне, примерно такой.
– Довольно нелепы эти старые обычаи, как приглядеться… но очаровательны. – Глаза ее на миг задумчиво остановились на мне. – Вы… – начала она.
– Вы, – напомнил я, – обещали дать мне более исчерпывающее объяснение вчерашних событий.
– Вы мне не поверили.
– Все это было слишком неожиданно, – признал я, – но с тех пор вы дали мне достаточно доказательств. Невозможно так притворяться.
Она недовольно сдвинула брови.
– Вы не слишком любезны. Я глубоко изучила середину двадцатого века.
Это моя специальность.
– Да, я уже слышал, но не скажу, чтобы мне стало от этого много яснее. Все историки специализируются на какой-нибудь эпохе, из чего, однако, не следует, что они вдруг объявляются там.
Она удивленно посмотрела не меня.
– Но, конечно, они так и делают – я имею в виду дипломированных историков. А иначе как могли бы они завершить работу?
– У вас слишком много таких «конечно». Может, начнем все же сначала?
Хотя бы с этого моего письма… нет, оставим письмо, – поспешно добавил я, заметив выражение ее лица. – Значит, вы работали в лаборатории вашего дядюшки с чем-то, что вы называете исторической машиной. Это что – вроде магнитофона?
– Господи, нет! Это такой стенной шкаф, откуда вы можете перенестись в разные эпохи и места.
– Вы… вы хотите сказать, что можете войти туда в две тысячи сто каком-то году, а выйти в тысяча девятьсот каком-то?
– Или в любом другом прошедшем времени, – подтвердила она. – Но, конечно, не каждый может сделать это. Надо иметь определенную квалификацию и разрешение, и все такое. Существует всего шесть машин для Англии и всего около сотни для всего мира, и допуск к ним очень ограничен. Когда машины только еще сконструировали, никто не представлял, к каким осложнениям они могут привести. Но со временем историки стали сверять результаты и обнаружили удивительные вещи. Оказалось, например, что еще до нашей эры один греческий ученый по имени Герон Александрийский демонстрировал простейшую модель паровой турбины; Архимед использовал зажигательную смесь вроде напалма при осаде Сиракуз; Леонардо да Винчи рисовал парашюты, когда неоткуда было еще прыгать с ними; Лейв Счастливый открыл Америку задолго до Колумба; Наполеон интересовался подводными лодками. Есть множество других подозрительных фактов. В общем стало ясно, что кое-кто очень легкомысленно использовал машину и вызывал хроноклазмы.
– Что вызывал?
– Хроноклазмы, то есть обстоятельства, не соответствующие данной эпохе и возникающие от того, что кто-то действовал необдуманно. Ну, насколько нам известно, к серьезным бедствиям это не привело, хотя возможно, что естественный ход истории несколько раз нарушался, а люди пишут теперь разные очень умные труды, объясняя, как это произошло, но каждому ясно, какими серьезными опасностями это может быть чревато.
Представьте, к примеру, что кто-то неосторожно подал Наполеону идею о двигателе внутреннего сгорания в дополнение к идее подводной лодки. Кто знает, к чему это могло бы привести! Так вот, чтобы пресечь новое вмешательство в события прошлого, пользование историческими машинами взято под строжайший контроль Исторического Совета. – Погодите минутку! – взмолился я. – То, что свершилось, – свершилось. Я хочу сказать, что вот, например, я здесь. И этого нельзя изменить, даже если бы кто-то, вернувшись в прошлое, убил моего дедушку, когда тот был еще мальчиком.
– Но, если бы это случилось, вы ведь не могли бы быть здесь, а? Нет, можно было сколько угодно повторять софизм, что прошлого не вернуть, пока не существовало способа менять это прошлое. Однако, раз уже доказано, что это всего лишь софизм, нам приходится быть чрезвычайно осторожными. Именно данное обстоятельство и беспокоит историков; другой вопрос – как это возможно – пусть решают математики. Короче, чтобы вас допустили к исторической машине, вы должны пройти специальное обучение, иметь нужную подготовку, сдать экзамен, обеспечить надежные гарантии и несколько лет находиться на испытании, прежде чем получить права и заняться самостоятельной практикой. Только тогда вам разрешат посетить определенный исторический период, причем исключительно в качестве наблюдателя. Правила здесь очень-очень строгие.
Я поразмыслил над ее словами.
– Вы не обидитесь, если я спрошу, не нарушаете ли вы сейчас эти самые правила?
– Нарушаю. Поэтому они и явились за мной.
– И если бы вас поймали, то лишили бы прав?
– Господи! Мне бы их вообще получить. Я отправлялась сюда без всяких прав. Забралась в машину, когда в лаборатории никого не было. Поскольку лаборатория принадлежит дяде Доналду, у меня была такая возможность. Пока меня не застукали у самой машины, я всегда могла сделать вид, будто выполняю что-то лично для дяди. Не имея права на помощь специальных костюмеров, я скопировала образцы одежды в музее – ну как, успешно?
