— Да, она напоминала мне, но только о приятных вещах. У девочки были кудрявые волосы и оливковая кожа, она сделала меня настоящей женщиной, и я была так счастлива, что просто не вспоминала о том, что сотворила с Лайамом. Потом я как-то даже сама поверила в то, что он умер естественной смертью. Я считала себя вдовой.
— Четыре счастливых года? — заметил Рой.
Сюзанна взглянула на него и, увидев в глазах инспектора сочувствие, ощутила, как у нее комок подступил к горлу. Она так и не смогла никому объяснить, как счастлива была эти четыре года: внезапный, до дрожи, порыв радости, когда Аннабель тянула к ней ручонки, чтобы ее взяли из кроватки, звук ее смеха, безудержный восторг, охвативший ее, когда она следила, как дочка делает первые неуверенные шажки. Как она могла передать словами и заставить кого-либо понять, какое испытывала благоговение, когда Аннабель, розовенькая после ванны, засыпала у нее на руках, или когда ее пухленькие ручки крепко обнимали мать за шею? Это было подлинное материнство, благословенное состояние, для описания которого в языке не было слов.
— Да, — просто ответила она, глядя на свои руки. — Но я дорого заплатила за эти годы, разве нет? Когда она умерла, я решила, что Господь покарал меня. Мне тоже хотелось умереть. — В первый раз за время допроса глаза ее наполнились слезами, и Рою вдруг стало трудно дышать.
— И тогда вы встретили Ройбена? — подсказал Рой, прервав затянувшееся молчание.
Она подняла голову, и из глаз у нее ручьем хлынули слезы.
— Да, и он убедил меня, что я снова смогу обрести счастье.
Стивен уже слышал о том, как Сюзанна встретилась с Ройбеном, и о ее последующей жизни с ним в Уэльсе. Рой знал кое-что об этом от Бет, еще что-то рассказали ему свидетели в Уэльсе, о чем-то он догадался по намекам и обмолвкам Сюзанны во время предыдущих допросов.
Оба мужчины считали, что это была не настоящая любовь, а некое чувство, порожденное отчаянием. Но стоило Сюзанне заговорить об этом, как оба поняли, что ошибались.
— Я верила в Ройбена, — с нажимом заявила она. — Не просто в то, что он любит меня и заботится обо мне, а в его жизненную философию, в его честность, благородство. Мне он казался на голову выше остальных мужчин. Он походил на пастыря Божьего, он привлекал к себе несчастных людей, которые нуждались в его наставлениях, силе и любви, он вновь заставлял их ощущать себя настоящими людьми. Я сделала бы для него все, что угодно. — Она сделала паузу, ее трясло от сдерживаемого волнения. — Я отдала ему все, что у меня было. Не просто свои мирские богатства, а всю любовь, веру и умение. Когда я приехала в Хилл-хаус, это был запущенное, грязное и неухоженное место. Я вычистила его, сделала уютным и комфортабельным. Составляя заранее меню, я экономила продукты и деньги. Некоторые из тех, кто там жил, не умели готовить, они не имели представления о том, что такое гигиена. Всему этому научила их я. Я чинила и штопала одежду, я заботилась о них, когда они болели. Я ухаживала и за садом. — Она оглянулась на Стивена. — Я помню, как сказала вам, что поняла, что собой представляет Ройбен, задолго до того, как он привел с собой Зою, но это неправда. Да, я обнаружила, сколько денег он выручил от продажи моих вещей и что на сувенирах он зарабатывал намного больше, чем считали остальные, но это не имело для меня значения. Он делил свой дом и свою жизнь с кучкой людей, которым пришлось бы жить на улице, если бы не он. Вот как я понимала это, и даже когда другие жаловались мне, я всегда принимала его сторону.
— А когда он появился с Зоей? — спросил Рой, пытаясь подтолкнуть ее. — Кстати, когда это случилось?
— За несколько дней до Рождества 1992 года, — запинаясь, проговорила она.
* * *
Даже спустя столько лет она помнила этот день до мельчайших подробностей. Было очень холодно, дул сильный ветер, но Сюзанна все утро провела на кухне, готовя сладкие пирожки с начинкой и покрывая рождественский пирог сахарной глазурью. Остальные сновали туда-сюда, стараясь стянуть пирожки, остывавшие на проволочном подносе на столе.
Это был счастливый день, все с детским нетерпением ожидали прихода Рождества, вспоминая детство и весело смеясь. Меган сидела в уголке кухни, вырезая из цветной бумаги китайские фонарики, которые она намеревалась развесить на ветках, выкрашенных золотистой краской. На голове у нее красовалась блестящая игрушечная корона.
Уже стемнело, когда они услышали звук мотора, — вернулся Ройбен. Стол был накрыт к ужину, и все остальные с нетерпением дожидались, пока Сюзанна подаст пирог с мясом.
Затем вошел Ройбен, потирая ладони с мороза, а за ним — эта девушка.
Она была высокой, стройной, с пепельно-светлыми волосами и небесно-голубыми глазами. На ней была дорогая дубленка из мягкой, выделанной овечьей шкуры, красный берет, джинсы и высокие сапоги для верховой езды. Казалось, будто она сошла со страниц модного журнала.
— Это Зоя, — сказал Ройбен, подталкивая ее вперед и обнимая за талию. — Она будет жить с нами.
Все были удивлены, но быстро оправились после того, как он представил ее каждому из присутствующих, кто-то принес еще один стул и освободил место у стола.
— О, не стоит так беспокоиться из-за меня, — протянула она, небрежно взмахнув рукой. Ее длинные ногти были выкрашены черным блестящим лаком. — Я вполне могу пожевать бутерброд и посидеть где-нибудь в уголке.
По покровительственному поведению Ройбена Сюзанна шестым чувством угадала, что эта молодая, красивая и самоуверенная девушка доставит ей немало хлопот, но она почувствовала, что должна проявить гостеприимство.
— Разумеется, вы должны присоединиться к нам, мы всегда едим вместе, — проговорила она. — Для нас это очень важно.
На мгновение голубые глаза Зои замерли на лице Сюзанны, затем взгляд ее презрительно скользнул по ее телу — она словно сравнивала его со своим собственным.
— Вы, должно быть, здешняя хозяйка, о которой я столько слышала.
За ужином Зоя очаровала всех, кроме Сюзанны. Отбросив рукой волосы, она рассказывала о том, как чудесно купаться под водопадами в Таиланде, и по блеску в глазах мужчин можно было легко догадаться, что они представляют себе ее обнаженное крепкое молодое тело. Она заявила, что там ей сделали татуировку, встала и, расстегнув джинсы, показала зеленую ящерицу, геккона, у себя на плоском, как стиральная доска, животе.
Ее рафинированный выговор раздражал Сюзанну, особенно когда Зоя презрительно отозвалась о своих родителях, которые жили в Бате. Папочка был дантистом. Он хотел, чтобы она сделала карьеру. Мамочка вела светскую жизнь, давая обеды и собирая деньги на благотворительность. Она заявила, что о реальном мире они не знают ничего.
Какое-то время она распространялась о собственной философии полной свободы, о том, что молодость нельзя портить работой, и главное — это получать удовольствие. Она рассказала, что жила в одной незаконно занятой квартире с «хиппарями-наркошами», но, когда Ройбен поведал ей о своей коммуне здесь, решила «приколоться», как она выразилась, и приехала сюда.
