— У меня есть художественный вкус, — небрежно заметила она. — Я уверена, что смогу придумать какую-нибудь классную вещь, которую мы продадим за приличные деньги.
Ее самоуверенность сбивала Сюзанну с толку и выводила из себя. Она вспомнила, как в свой первый вечер здесь едва осмелилась открыть рот, чтобы заговорить с кем-нибудь. А эта девица явно намеревалась подчинить себе всех.
Но хуже всего было наблюдать за тем, как реагировал на нее Ройбен. Он не сводил с нее глаз, одобрительно кивая головой каждому ее слову, какую бы глупость она ни сморозила. Было совершенно очевидно, что он от нее без ума, и Сюзанна подозревала, что они уже стали любовниками.
Однако как бы ни было ей больно, Сюзанна ожидала, что Ройбен поступит по-мужски и сам все ей скажет, когда ночью они останутся вдвоем в спальне. Она начала мыть посуду, пока все остальные еще сидели за столом, и попыталась унять свое раздражение и ревность, подготавливая себя к неизбежному. Она надеялась, что сумеет с достоинством перенести удар, может быть, даже попросит Ройбена, чтобы он поселил Зою куда-нибудь, пока не решит, куда ей податься дальше.
— Оставь посуду, Сью, — внезапно распорядился Ройбен. — Ступай наверх и смени простыни на моей постели.
Она помнила, что от неожиданности тарелка выскользнула у нее из рук и разбилась о раковину.
— Зачем? — глупо спросила она.
— Видишь ли, Зоя не хочет спать на твоих простынях, — со злобной ухмылкой заявил он. — Так что поспеши, мы устали.
Невозможно было поверить в такую жестокость, да еще в присутствии стольких свидетелей. Сюзанна обернулась к другим, сидевшим за столом, на глазах у нее выступили слезы, она надеялась, что хоть кто-то подаст голос в ее защиту. Но Саймон и Роджер лишь тайком ухмыльнулись, с таким видом, словно хотели сказать: «Ну, ты сама на это напросилась». Хитер усмехнулась, остальные просто отвели глаза. Только молоденькой Меган, похоже, было жаль Сюзанну.
Впоследствии Сюзанна не переставала удивляться, почему она не накричала на Ройбена или хотя бы не посоветовала ему самому пойти и сделать то, что он просил, — да все, что угодно, только не повиноваться молча. Но в этот унизительный момент она сочла благоразумным забрать все свои вещи из той комнаты и не допустить, чтобы Зоя рылась в них.
Когда они снимала свои джемпера с вешалок в платяном шкафу, рука ее коснулась отцовского револьвера, завернутого в мягкую тряпицу. Она не притрагивалась к нему с тех пор, как поселилась в Хилл-хаусе, но, ощутив его приятную тяжесть, вдруг на мгновение представила себе, как направляет револьвер на Ройбена.
Со времени переезда в Хилл-хаус ей уже не раз приходило в голову, что когда-нибудь она может надоесть Ройбену. Как-то она заговорила об этом, и Ройбен пообещал ей, что, если такой день действительно настанет, он сам скажет ей об этом, прежде чем пускаться в новое любовное приключение с новой женщиной. И она поверила ему, потому что Ройбен всегда твердил о том, что честность во взаимоотношениях превыше всего.
Теперь же оказалось, что обещания и деликатность для него ничего не значили. Боль, которую она чувствовала, была такой сильной, что ей хотелось закричать, и, если бы было куда пойти, она немедленно ушла бы, — ушла бы, несмотря на то, что на улице стояла ночь, ушла бы, только чтобы не оставаться с ним под одной крышей. Но за окнами дома трещал мороз, у нее не было денег, и идти ей было некуда.
Она чувствовала себя так же, как после смерти Аннабель, боль и безмерное удивление были теми же самыми. Сюзанна вспомнила, как задавала себе вопрос: за что она снова наказана? И почему, когда в сердце у нее жила такая любовь к людям, ее саму не любил никто.
Изгнанная в самую маленькую и самую сырую комнатку, где стояла лишь продавленная скрипящая кровать, она ночь от ночи копила в себе злобу. Она слышала, как они занимались любовью, поскольку комнаты находились на одном этаже, и это казалось ей бесконечным. Иногда они своими играми будили ее по утрам, и она лежала без сна, оцепенев от ненависти, усиливающейся оттого, что ей некуда было сбежать от своих мучителей.
А они на самом деле мучили ее, все Рождество. Они обнимались и целовались у нее на глазах, их приводили в восторг ее смущение и растерянность, и они унижали ее еще сильнее, заставляя прислуживать себе.
В канун Нового года они исчезли на несколько дней, дав ей передышку, но слишком быстро вернулись. И весь январь, а потом и февраль, когда за окнами снег сменялся дождем, когда все остальные спасались от промозглого холода усердной работой, они либо торчали на кухне, куря марихуану, либо валялись на постели в спальне, занимаясь любовью.
* * *
— Сюзанна! — резко произнес Рой, вернув ее к реальности. — Я спросил вас, не состояли ли Ройбен и Зоя в связи еще до того, как он привел ее в Хилл-хаус? Или все началось позже?
— Извините. Я вспоминала о том дне, когда он привел ее к нам. Я думаю, что тогда они уже были любовниками.
Она пустилась в объяснения, рассказав им, что произошло и как на протяжении рождественских и новогодних праздников они унижали ее как только могли.
— Они объедались едой, которую я готовила, пили вино, которое я делала, и вообще вели себя так, словно я была тупой домохозяйкой, — в сердцах вырвалось у нее. — Они обращались со мной точно так, как когда-то отец и Мартин, только намного хуже, потому что тогда я хотя бы жила в своем доме в Луддингтоне и не знала, что все может быть иначе.
— Почему вы просто не уехали? — удивился Рой.
— Разве я могла? У меня не было денег, и идти мне было некуда. — Она беспомощно всплеснула руками. — Я умоляла Ройбена дать мне денег, чтобы я могла уехать, но он только смеялся в ответ. Он был так жесток, он говорил, что я просто не понимаю, как хорошо мне удалось пристроиться, потому что никто и никогда не дал бы приюта такой старой и глупой вороне, как я.
— Итак, тогда вы поняли, каков он на самом деле? — с некоторой симпатией спросил Рой.
Она кивнула.
— Вся моя вера в него обратилась ненавистью. Он уезжал на несколько дней с Зоей и каждый раз, вернувшись, вел себя еще более грубо и мерзко, потому что к тому времени действительно хотел, чтобы я ушла. И вот тогда я увидела, что на самом деле он глуп. Он-то думал, что Зоя заменит ему меня во всем. — Она сухо рассмеялась. — Если бы! Она не проявляла ни малейшего интереса к тому, чтобы содержать дом, это было не для нее. Ройбен с его коммуной были для нее лишь временной остановкой, где она выжидала, пока не подвернется что-нибудь получше.
— И когда вы начали планировать убийство? — спросил Рой.
— В марте, — ответила она, с вызовом скрестив на груди руки. — Я знала, что рано или поздно Ройбен выгонит меня, но денег он мне по-прежнему не давал. Он заявил, что ему плевать, если я буду голодать на улице, сказал, что это только пойдет мне на пользу, потому что я слишком толстая.
На мгновение она умолкла, промокнув глаза платком.
