Мальчик подошел к матери.
– Забирайся туда! Я лаз закрою, и никто его не найдет. Ты же иди до самого конца. Там будут лестница и крышка. Ты сильный, подымешь ее и сразу же в лес, подальше от деревни. Иди в сторону города, туда ведет дорога через пашни.
– Знаю.
– Так иди.
– А вы?
Алена смахнула слезу, прижала сына к груди, осыпала его голову поцелуями.
– Иди, сынок. Даст бог, когда-нибудь увидимся. А коли нет, не горюй. Молись за нас и всегда помни отца, мамку, сестренку. Иди, а то поздно будет.
– Я не пойду, – заупрямился мальчуган.
– Иди, я сказала! – Алена с силой толкнула сына в лаз, тут же захлопнула крышку, закрыла ее рогожей.
Спрятать бы дочь. Но где? Потайных мест не осталось. Эх, надо было отдать сестру Ваньке, но уже ничего не изменишь.
Алена схватила из угла рогатину и встала у нар, на которых посапывала дочь, усыпленная знахарем.
Анвар остался один и прислушался. Чрез сени донесся какой-то шум. Что-то хлопнуло. В избе не было ни жены убитого уруса, ни детей, хотя люлька на месте, рядом скамья у печи, с нее сброшено одеяло. Женский сарафан в углу.
Анвар хищно повел носом, словно хотел уловить запах жертвы. В самой избе оставалась клеть, то есть хозяйственная постройка. Только там могла спрятаться баба с детенышами.
Анвар держал саблю наготове. Он знал, что русские бабы зачастую дерутся наравне с мужиками, а то и яростнее, особенно защищая своих детей.
Анвар прошел сени, толкнул дверь в постройку. Закрыта.
Он усмехнулся. Глупая женщина, что для батыра какая-то дверь?
Татарин ударил по ней ногой, но она не поддалась. Засов держал крепко.
Анвар осмотрелся. Под лавкой, на которой стояли кадки с водой, лежал крупный чурбан. Такими вбивали столбы в землю.
Он поднял его, напрягся, ударил чурбаном, как тараном. Дверь соскочила с петель.
Анвар оскалился.
Пред ним стояла женщина необычайной красоты, с распущенными волосами, в рубахе, чрез которую проступали большие груди и широкие бедра. Желание тут же наполнило насильника.
Анвар медленно пошел к Алене.
– Не подходи, проклятый, убью! – закричала женщина.
Анвар понимал и немного говорил по-русски:
– Ты моя баба! Брось рогатину, сними рубаху, ложись на пол. Я тебя ласкать буду. Не так, как твой мужик. Он умер. Я живой, и ты моя. Ложись!
Алена вскрикнула и сделала выпад рогатиной, целясь в голову татарина. Но тяжело было это славянское копье. Им бились сильные ратники, крепкие мужики ходили на медведя.
Анвар отбил рогатину, шагнул к Алене и ударил ее рукояткой сабли по голове. В глазах женщины потемнело, ноги подкосились, и она рухнула на пол. Из ссадины на голове потекла кровь.
– Глупая баба, – проговорил насильник, склонился над женщиной и начал срывать с нее рубаху.
Тут Алена пришла в себя и попыталась вырваться, но Анвар обезумел от звериной страсти и принялся бить ее. Женщина вцепилась зубами ему в горло. Она хрипела, но не отпускала его.
Анвар кое-как дотянулся до сабли, валявшейся на полу, и сумел ударить Алену по голове. Она застонала и упала замертво.
Убийца плюнул на истерзанное тело и услышал детский крик. Он подошел к нарам и увидел плачущую двухлетнюю девочку. Она уже распустила одеяльце, освободила руки и ноги.
Анвар криво усмехнулся и дважды ударил саблей.
Разделавшись с матерью и дочерью, он вспомнил, что в этой семье наверняка был еще один ребенок.
Анвар начал искать среди разного хлама, снопов, мешков с зерном, всякой хозяйственной утвари. Он перерыл все, но никого не нашел.
Негодяй вздрогнул от неожиданности, когда услышал от двери голос Надира:
– Что, Анвар, знатно повеселился?
– Да, все якши, ага.
– Якши, говоришь? А ведь эта баба тебе чуть горло не перегрызла. – Надир прошелся по клети, изогнутым носком сапога пнул разрубленное тельце девочки, встал над обезображенным трупом Алены. – А баба была хороша. За нее дали бы много. Ты зря убил ее, и обязательно заплатишь мне за это.
– Надир-ага, на меня что-то нашло. Я заплачу, сколько скажешь.
– Конечно, заплатишь. Но ладно, что сделано, то сделано. Семью всю извели?
– Да, – не моргнув глазом солгал помощник, решивший не говорить о втором ребенке. – Тут они все. Муж в избе, жена и дочь здесь.
– Ну, коли всех, то жги избу с клетью и выходи на улицу. Забираем ясырь, скарб, скотину и отходим!
С улицы уже тянуло сильным запахом дыма. Татары жгли деревню.
– Да, Надир-ага. Никогда не забуду твою милость.
– Делай то, что я сказал!
Налетчики вывели пленников на восточную окраину деревни, сбили в кучу. Сюда же пригнали несколько коров, овец, коз. Птицу резали на месте. Татары набили всяким скарбом две телеги, туда же забросили мешки с мукой, готовые караваи, битых кур.
Молодой татарин привел еще одну лошадь, старую клячу. На переходе пленных надо кормить. Вот и пойдет им мясо этой кобылы.
Чуть поодаль на самодельных носилках лежал труп Газиза, завернутый в саван. Главарь банды повелел трем мужикам копать яму. Могилу для убитого они вырыли быстро, земля здесь была мягкая. Один из татарских воинов прочитал молитву, и тело Газиза было предано земле. В могильном холме торчал шест с белой тряпицей на конце.
Надир посмотрел на небо, подозвал Анвара и заявил:
– Вижу трех дохлых стариков и старуху. Они далеко не уйдут.
– Я понял тебя, ага. Но и младенцы будут мешать. Надо резать.
– Со стариками разберешься, как только начнут отставать. Их в самый конец поставь. А с младенцами пока спешить не будем. Надо дойти хотя бы до большой елани с одиноким старым дубом. Оттуда до стана мурзы Захира не более десяти верст. Там и порешим младенцев, которые доставят больше хлопот. Сейчас резать их – значит, получить безумство матерей, злобу мужиков. Это может привести к бунту. Переход же лишит их сил, ослабит дух, сделает послушными. По пути никого не жалеть! Пускать в ход нагайки! Ты меня понял?
Помощник кивнул.
– Понял. Стариками сам займусь, как войдем в лес.
– Порежь их, как отойдем версты на три, если до того времени они сами не повалятся.
– Да, Надир-ага.
– Выполняй!
Налетчики поставили невольников в ряд, связали за спинами руки ремнями, сквозь них продели шесты, на шеи набросили веревки, концы которых взяли всадники. Женщины с младенцами шли отдельно. Как и наказывал главарь, стариков поставили в конце.
