Конечно, здесь никто не занимался пиратством – по крайней мере, официально, – хотя иногда это был лучший способ спасения людей. Кроме того, их работа рано или поздно становилась частью интеллектуальной собственности крупных обладателей патентов. А такие компании, как «Закси» и «Фрессер», постоянно вербовали здесь талантливых ученых.
И все же лаборатория была достаточно свободной, чтобы укрывать пирата, которого Международная коалиция собственников с радостью убила бы. А это кое-что да значило.
Весна 2119 г.
На начальных этапах «Свободная лаборатория» располагалась глубоко под землей, в пыльной, похожей на пещеру комнате, на дверях которой сто лет назад кто-то вывел по трафарету: «КОМПЬЮТЕРНЫЙ ЦЕНТР». Ее заново подключили к сети, проложили в ней трубы и отделали ее гипсокартоном на деньги из гранта Криша. Однако ремонт шел медленно, так что там оставались десятки недостроенных кабинетов и комнат, в которых можно было исчезнуть.
Однажды вечером, после особенно отупляющей серии тестов Джек напечатала на 3D-принтере тонкий футон, затащила его по лестнице наверх, в недостроенный лофт над холодильниками с библиотеками для секвенирования и заснула за какими-то старыми коробками из-под оборудования. Здесь шум, доносившийся из лаборатории, был приглушен, и в воздухе висел уютный, травянистый запах упаковочной пены. В ту ночь она впервые после ареста как следует выспалась – и после этого в дом Криша уже не вернулась. Все в лаборатории знали, что она живет в лофте, но это не считалось чем-то из ряда вон выходящим для ученых, которые увлечены работой.
На несколько месяцев коробки стали ее спальней, а двумерные фильмы – ее вечерним развлечением. Криш ее не трогал; его поглотила новая роль менеджера хорошо финансируемой лаборатории, а Джек – морозная, хрупкая тишина саскачеванской зимы. Джек поняла, что простота работы была для нее своего рода ГАМК
[8] -регулятором: она уменьшала ее перепады настроения, пока Джек решала, что, черт побери, будет дальше.
Весна превращала прерии во взъерошенные зерновые поля, когда Джек встретила Лайлу Аль-Ажу. Лайла была лучшим постдоком Криша, и на ее наполовину выбритой голове красовалась забагованная татуировка. Она должна была меняться, принимая облик хорошо знакомых цветов – но ее программа «падала» каждый раз, когда татуировка превращалась в темно-оранжевый мак. Статичное изображение на смуглой коже придавало Лайле привлекательно рассеянный облик.
Было два часа ночи, и строка программного кода расплывалась перед глазами Джек, когда ее легонько толкнула Лайла.
– Можно я у тебя переночую? – застенчиво спросила она. – Я уже с ног валюсь, а синтез клонов все равно только утром закончится. У тебя же наверху кровать, да? – Лайла указала в сторону лофта Джек, вопросительно изогнув брови.
Была ли это невинная просьба или что-то другое? Джек не занималась сексом с тех пор, как вышла из тюрьмы, если не считать нескольких неловких попыток с Кришем. Ее желания словно сломались – так же как раньше ее кости. Она не могла понять, что ей нужно, и еще меньше понимала желания других людей.
– Я к тебе не подкатываю, честно, – ухмыльнулась Лайла. – Просто я так устала, что, наверное, до дома не доберусь.
Все остальные ушли около полуночи. Джек пожала плечами.
– Ладно.
В полутьме лофта, в окружении коробок с логотипами корпорации, производивших научное оборудование, лежали Джек и Лайла. Внезапно оказалось, что они не могут заснуть, и они разговорились об итогах недавнего судебного процесса по поводу нарушения патента.
– Даже не верится, что Тортону дали десять лет, – яростно шептала Лайла. – Какого хрена? Он же не торговал этими лекарствами, а раздавал их жителям своего района – ведь там была эпидемия.
– Десять лет тюрьмы… Я еще легко отделалась.
Лайла промолчала.
– А можно я спрошу о том, как это было? – неуверенно спросила она. – Я читала «Желчные таблетки» и все пыталась набраться смелости и спросить об этом, но не хотела показаться пошлой, или странной, – или твоей фанаткой.
– В основном там было скучно. – Джек умолкла, чтобы не сболтнуть лишнего. Лайла – протеже Криша, и незачем произносить перед ней целую речь о том, как ее любимый босс продался, предал общее дело, пока Джек на личном опыте знакомилась с инженерией костей. Кроме того, внезапно у Джек появился вопрос, который ей отчаянно захотелось задать. – Ты серьезно не собиралась ко мне подкатить?
– Я могу и несерьезно… Я как бы… преувеличивала свое безразличие… сильно преувеличивала.
Джек приподнялась на локте, посмотрела на Лайлу и попыталась понять, почему спинка ее носа делает все остальные черты ее лица еще прекраснее. Полоса света из лаборатории внизу осветила лепестки ее татуировки и улыбку. И тогда Джек уже не могла сдержаться. Она схватила Лайлу сильнее, чем собиралась, и поцеловала ее крепче, чем хотела поцеловать кого-либо за последний год. Может, она действовала слишком настойчиво, но ее опьяняла возможность снова измерить силу ее желания. Лайла не возражала. Оказавшись в объятиях Джек, она заметалась и застонала от удовольствия.
Поспали около часа, пока у Лайлы не закончился синтез, а на следующий день они представляли собой двух самых счастливых невыспавшихся зомби в лаборатории.
Июль 2144 г.
Джек поставила мерный стакан с кофе на лабораторный стол рядом с Мед и бросила взгляд на лофт, где все еще спал Тризед. Более четверти века прошло, а она до сих пор ночует в кладовках лабораторий. И ее будущее никогда еще не было таким неопределенным, как сейчас.
– Вот мой план терапии, – объявила Мед. – Нам нужно обойти цепочку вознаграждения, которую создает «закьюити» – а сделать это можно только в том случае, если мы отключим воспоминания человека о зависимости. Люди возвращаются к препарату, потому что помнят о награде за работу – даже если прошли детоксикацию. Каждый раз когда что-то напоминает им о работе – будь то макетная плата или кисть, – они снова хотят принять «закьюити». Со временем у них появятся новые дофаминовые рецепторы, и это хорошо, но для нас главное – избавить людей от воспоминаний о награде.
– Логично, – задумчиво заметил Криш. – И какой блокировщик воспоминаний ты бы применила?
– Вот, взгляните. – Мед позволила себе быстро ухмыльнуться, а затем развернула в воздухе абстрактную схему молекулы. Она состояла из уже существующих биологических частей и белка, который Мед уложила сама. – Я назвала его «Реткон», – сказала она. Криш обошел вокруг стола, разглядывая проекцию со всех сторон. – Фактически мы создаем в мозгу ретроактивный континуитет. Мы изменяем нейроны так, чтобы обойти воспоминание о награде, связанной с «закьюити», и связываем настоящее с прошлым до возникновения зависимости. Можно сказать, что мы создаем для мозга альтернативное настоящее, меняя его представление о том, что только что произошло.
