— Но черные отметины вы заметить успели?
— Успел.
— Только это не лак.
— В самом деле?
— Увы, нет.
— Увы? Почему вы говорите — «увы»?
— Да вот, убедитесь сами.
Аллейн протянул лупу Хилари. Тот пристально посмотрел на детектива, затем снова опустился на колени перед мятой газетой, на которой лежал их трофей. Следователь слегка повернул абажур настольной лампы, чтобы свет лучше падал в нужное место. Билл-Тасман подался вперед, словно совершая перед кочергой некий восточный обряд поклонения.
— Видите? — произнес Аллейн. — Это не то, что вам показалось. Посмотрите внимательно. Вещество липкое. Вязкое. К нему даже пристала иголочка от пихты. А вот тут, под ней, — ох, мистер Рэйберн вряд ли придет в восторг от того, что вы захватали кочергу… Так вот, под иголкой проглядывает кончик золотистого волокна: взгляните, с этой стороны заметнее… Видите теперь?
— В-вижу. Кажется, да.
— Скажите, — спросил Аллейн, — какого цвета парик был у Друида?
IV
— Вот что, — сказал Аллейн жене. — Этот «вулкан» начинает капитально дымиться, и будь я проклят, если позволю тебе дальше оставаться рядом с его жерлом. Ты же помнишь, что случилось в последний раз, когда ты оказалась в жерле вулкана?
— Если думаешь приковать меня наручниками к стойке какого-нибудь унылого паба в Даунлоу, имей в виду, я вырвусь.
— Признаться, я думаю, не вернуться ли нам обоим поскорее вместе в Лондон?
— Ага, пока местная полиция не привлекла тебя к расследованию?
— Вот именно.
— Но мне кажется, с этим ты уже опоздал, милый. Где сейчас мистер Рэйберн?
— Видимо, в кабинете. Я оставил там Билл-Тасмана с его кочергой. Сказал, будет лучше, если они с суперинтендантом встретятся наедине. Ему этого страшно не хотелось, но что поделаешь?
— Несчастный Хилари.
— Да, ему не позавидуешь. Человек всю жизнь строил себе башню из слоновой кости, а прямо под ней началось землетрясение.
— Тебе он нравится, Рори?
— Трудно сказать, — протянул Аллейн. — Он вел себя очень глупо, и это меня разозлило, но, пожалуй, если бы мы встретились при нормальных обстоятельствах, я бы сказал, что он славный малый. А почему ты спрашиваешь?
— Не знаю. Он странный. Пока я писала его портрет, в голову лезли такие чудны́е образы…
— Какие, например?
— Фавны, верблюды… Всякое такое.
— И кто из них «всплыл» на картине?
— Сначала верблюд. Но потом из-под верблюда проглянул и фавн. Причем, знаешь, такой сатирообразный. Вроде Пана. Совсем не милый крошка-олененок
[118].
— Вот и я так себе его представил. Ну, если он — «вроде Пана», то его нареченная «нимфа» подойдет ему как нельзя лучше.
— Она в тебя втрескалась по уши, ты заметил?
— Если ты, моя ненаглядная, хоть на полмгновения, хоть полутоном намерена разбудить в себе зеленоглазое чудовище
[119], я просто закукарекаю.
— Ладно, пока — шпаги в ножны! Наверное, нас уже ждет Хилари. Аперитив подают в семь часов. Тебе пора познакомиться с полковником и мистером Смитом.
— С чем с чем, а с этим я могу и подождать.
В дверь постучали.
— А не получится, — улыбнулась Трой и крикнула: — Входите!
Вошел Найджел — как всегда, опустив глаза. Мистер Билл-Тасман, мол, прислал засвидетельствовать мистеру Аллейну свое глубокое почтение и сообщить, что очень просит его проследовать в кабинет.
— Буду через пять минут, — коротко бросил детектив и спросил у жены, когда слуга удалился: — Кто сей субъект?
— Это Найджел. Ходячее возмездие «великим грешницам».
— Что и требовалось доказать. Ну, я пошел!
С этими словами он принял вид сосредоточенной деловитости (Трой давно привыкла к его способности молниеносно меняться), поцеловал ее и направился вниз по лестнице.
Суперинтендант Рэйберн оказался мужчиной с рыжеватыми волосами, крупного телосложения, но скорее костлявым, чем мускулистым. Особенно замечательны в нем были густые брови, придававшие ему сходство со скотчтерьером. Лицо его даже в разгар зимы оставалось конопатым, что ржанкино яйцо.
Аллейн застал их с Хилари в кабинете вполголоса обсуждающими нечто важное. Кочерга была вновь извлечена из газетной упаковки на свет божий и находилась теперь на столе. Перед хозяином усадьбы стояла рюмка шерри, а перед Рэйберном — щедро наполненный бокал виски с обычной водой. Из последнего факта муж Трой сделал вывод, что почтенный полицейский еще не до конца решил, в каком качестве тут находится и что предпримет в дальнейшем. Во всяком случае, Аллейна он поприветствовал с дружеской искренностью: надо же, какая нечаянная радость!
Хилари подробно рассказал о том, что аперитив подается в «Алебардах» для гостей ровно в семь вечера, однако… они трое вполне могут присоединиться к остальной компании немного позже, а тем временем, не дожидаясь… наверное, теперь-то уж мистер Аллейн может позволить себе глоток?..
— Да, конечно, благодарю вас, — ответил Аллейн. — Я ведь здесь не при исполнении, — беззаботно добавил он. Рэйберн покраснел так, что веснушки почти слились с основным тоном его лица.
— Собственно, и я тоже, — быстро подхватил он. — По крайней мере, надеюсь, что так. Во всяком случае, не совсем при исполнении.
Хилари поспешил ему на помощь: мистер Рэйберн, мол, прибыл только что. Его задержали в участке. По дороге совсем продрог. Как уже надоел этот снег, все падает и падает… В такой ситуации просто необходимо… Однако суперинтендант страшно рад видеть мистера Аллейна, не так ли? А он, Хилари, как раз собирался лично сделать своему новому гостю, мистеру Рэйберну, официальное заявление о — тут владелец поместья слегка замялся, подыскивая нужное выражение, — об этом «досадном злоключении».
Аллейн просто ответил: «Понятно» — и ничего более не прибавил. Мистер Рэйберн достал из кармана служебный блокнот, а Хилари откашлялся. Рассказ его на сей раз не отличался такой уж нарочитой стройностью и последовательностью, однако, на взгляд Аллейна, приобрел слегка лукавый художественный лоск. Начал заявитель с того, как Маулт в последнюю минуту вышел на замену в роли Друида, далее подчеркнул, что Винсент видел камердинера (впрочем, принимая его за полковника!) сразу после представления бегущим через двор к парадному крыльцу, а оттуда — в главную гардеробную.
