— А почему там? — уточнил Аллейн.
На лице Винсента отобразился сложный комплекс чувств: злоба и вызов вперемешку с чем-то, отдаленно похожим на страх. А куда же, мол, ему прикажете тащить тяжеленный ствол посреди глухой ночи? Да и какая разница? Не век ей там лежать, скоро подоспеют бульдозеры, расчистят все это стеклянное безобразие, тогда и от елки ничего не останется. По графику работ это должно случиться со дня на день, в любой момент.
— Уверен, что вы понимаете — все вы понимаете, — почему именно то место, где лежит выброшенная елка, вас просили обыскать особо тщательно, — сказал Аллейн. Предполагалось, что Маулт мог забрести в зимнюю оранжерею и там впасть в забытье. Или даже свалиться туда из окна верхнего этажа, высунувшись через него — по неизвестной причине — слишком далеко.
— Ну и фантазии! — нервно хихикнул Кискоман. А Винсент добавил, что там могла лежать целая дюжина чертовых Маултов, но он бы все равно ни одного не приметил, поскольку и не смотрел: просто сбросил елку и ушел.
— Скажите, — обратился Аллейн ко всей компании, — ведь всем вам частенько приходилось видеть Маулта? То там, то тут. Правильно?
Даже если бы он разговаривал с устрицами, то и с их стороны не встретил бы более гробового безмолвия. Каждый глядел куда угодно, только не в сторону лондонского гостя — и помалкивал.
— Еще раз… — начал старший суперинтендант, как вдруг Найджел неожиданно возопил высоко и гнусаво, на манер бродячего проповедника:
— То был великий грешник в глазах Господа!
— Заткнись! — резко осадил его Мервин.
— Погряз он телом и душой в притворстве, и похабстве, и всякой мерзости!
— Да заткните же его кто-нибудь! — пискнул Кискоман и так сильно дернул обеими ногами, что кошки мгновенно проснулись, возмутились такой бесцеремонностью и спрыгнули на пол. Уилфред этого даже не заметил, он энергично строил Аллейну гримасы, желая показать, что у Найджела капитально поехала крыша. Но детектив невозмутимо уточнил у второго лакея:
— Какой именно мерзости?
— Он полон был коварства и злоумышления, — все той же странной велеречивой скороговоркой пробормотал Найджел, однако, похоже, слова проклятий в его репертуаре уже заканчивались. — До краев, — только и добавил он.
— Злоумышления? На кого?
— На праведных, — быстро выпалил Найджел.
— Это на тебя, что ли? — вставил Мервин. — Заткни уже свой рот.
— Ты сказал больше чем достаточно, Найджел, — вмешался Катберт. — Только накручиваешь себя, а ведь сам знаешь, чем это может закончиться. — Тут он обернулся к Аллейну и прогудел: — Не сомневаюсь, сэр, что вы сами видите, как тут обстоят дела. Мы несколько взбудоражены и, так сказать, сами не знаем, на каком мы свете.
— Все мы мерзки в глазах Господних, — неожиданно объявил Найджел. — И я более прочих. — Губы его дрожали. — Горечью мерзость наполняет чрево мое!
— Чтоб ты ею подавился! — заорал Мервин и добавил крайне брезгливо: — Бог мой, он сейчас разрыдается!
И несчастный Найджел действительно разрыдался: громко, безутешно, закрыв лицо носовым платком, словно чадрой. Только глаза над платком горестно блестели сквозь намокшие бесцветные ресницы.
— Право слово, Найджел, — начал Аллейн, — не надо. Послушайте меня. — Он прервал дальнейшие излияния лакея, уже готовые вырваться из глубин его души. — Послушайте. Вот вы говорите, что мерзки перед Богом, что вы грешник. Ладно. Пусть грешник. Но раз так, быть может, стоит облегчить душу или чрево, или что там у вас наполнено горечью? Освободиться от бремени? Ну же, приятель! Давайте.
Не отнимая от лица платка, Найджел часто-часто закивал.
— Очень хорошо. Прекрасно. Тогда вместо всей этой невнятной чепухи давайте-ка вместе спасем другого грешника, который, как нам всем известно, сейчас, возможно, погибает на морозе.
Найджел высморкался и вытер платком глаза.
— Ну же, — не отступал Аллейн. — Попробуем?
В лакее, казалось, происходила какая-то внутренняя борьба. Он скорбно посмотрел на сыщика и наконец произнес:
— Это кара…
— Маулту? За что?
Между остальными слугами не произошло никакого движения — даже намека на движение посторонний наблюдатель не заметил бы, — но они будто хором, по команде затаили дыхание. Казалось, они с трудом удерживаются, чтобы не податься вперед от волнения.
— Он предавался зеленому змию! — воскликнул Найджел. — А зеленый змий лукав. Чем крепче прикладываешься, тем сильнее разгораются темные страсти.
Вот на эти слова последовала четкая реакция: напряжение в рядах прислуги спало. «Каменные истуканы» словно ожили, задвигали ногами, откинулись на спинки стульев и откашлялись.
— Так дело в этом? — У Аллейна тоже словно отлегло от сердца. — А что скажут остальные? Катберт, вы согласны?
— Если не придавать значения экстравагантной форме высказывания, сэр, — отозвался Катберт, — я бы сказал, что так оно и есть.
— Выпивал, значит?
— О да, сэр. Весьма неумеренно.
— И у вас — у кого-либо из вас — есть причины предполагать, что вчера вечером он тоже принял на грудь больше, чем следовало?
Тут всю прислугу накрыл внезапный приступ словоохотливости. Нет сомнений, что Маулт еще с утра начал закладывать за воротник, наперебой заверяли они. Мервин припомнил, что днем видел, как Маулт воровато выскользнул из столовой, а потом оказалось, что графин с виски в буфете — графин, лично им, Мервином, наполненный совсем недавно, — наполовину пуст. Кискоман выступил с запутанной историей о таинственном исчезновении бутылки кулинарного бренди из кладовой. Винсент сказал, что не уверен, но ему кажется, что от Маулта в облачении Друида исходил сильный запах алкоголя. Катберт при этом хранил покровительственно-олимпийское молчание, но потом и он заметил: весь этот стремительный поток свидетельств по поводу опьянения мистера Маулта, безусловно, заслуживает доверия, и он, Катберт, может только подтвердить их. К тому же, хотя мистер Маулт часто грешил передозировкой спиртного, вчера он просто превзошел самого себя — даже удивительно.
— Как вы полагаете, — спросил Аллейн, — полковнику и миссис Форрестер известна была эта… слабость их камердинера?
— Вот уж тут, сэр, — откликнулся Катберт почтительно-конфиденциальным тоном, каковому, без сомнения, научился еще в метрдотелях, — точно не скажу. Сами знаете, как оно бывает. Могу только охарактеризовать полковника как весьма умудренного жизненным опытом джентльмена.
— Ну а его супругу?
Катберт развел руками и усмехнулся:
— Она ведь дама, сэр! — Под этим если что и подразумевалось, то, видимо, следующее: дамы быстрее и точнее разоблачают тайных выпивох, чем джентльмены.
— Между прочим, — поделился сведениями Аллейн, — у полковника недавно случился новый приступ. Опять, как я понимаю, нелады с сердцем. Причем, вероятно, он сам его, так сказать, накликал: попытался самостоятельно открыть окно у себя в спальне. Причем не заметил, что оно заклинено, и приложил физическое усилие. — Последняя фраза была адресована лично Найджелу, который уже осушил слезы. — Теперь ему лучше, но приступ был серьезный.
