Леди Брейсли, как и Ван дер Вегели, горячо поддержала это мнение. Оборвав их громкие восторги, Грант с огромным усилием, как показалось Аллейну, принял живой и деловитый тон и возобновил свое выступление.
— Разумеется, — сказал он, — если вы действительно хотите увидеть места, которые соотносятся с книгой, я с удовольствием их вам укажу. Хотя, думаю, если вы ее читали, то они сами со всей очевидностью заявляют о себе. Например, в боковом нефе справа находится картина, которой так восхищался Саймон, да и, позволю добавить, я сам. «Сомнение святого Фомы» кисти Мазолино да Паникале. Посмотрите на этот розовый цвет и «помпейский» красный.
— Классно! — нервно бросил Кеннет. — Чистая психоделика, а?
Грант проигнорировал его слова.
— Он так сомневается, — обратился он к Софи, — вы видите? Голова склонена набок, губы поджаты, а эти напряженные пальцы! Как хорошо, что та громадная больница в Лондоне названа его именем — он до мозга костей ученый, как вам кажется?
Себастьян Мейлер пронзительно хихикнул с одобрением, возможно, от удивления.
— Пока мы находимся в этом приделе базилики, — продолжил Грант, проведя группу немного вперед, — вам, возможно, захочется увидеть то, что, боюсь, я целиком вставил в свою книгу.
Он показал им огороженное перилами место размером примерно шесть футов на три. Тут же послышались возгласы узнавания.
Внутри ограды находилось открытое прямоугольное отверстие, похожее на колодец. К перилам была прикреплена табличка, на пяти языках гласившая, что взбираться на них строго запрещено.
— Прислушайтесь, — призвал Грант. — Слышите?
Они замерли. В тишину вплетались отдельные голоса других туристов, ходивших по базилике, голос гида в атриуме, шаги по мрамору и отдаленный гул римских улиц.
— Прислушайтесь, — повторил Грант, и некоторое время спустя снизу, из-под их ног, поднялся едва слышный поначалу, но вскоре заявивший о себе звук текущей воды, ровный, бормочущий голос, сложный и непрерывный.
— Большая клоака? — требовательно осведомился майор.
— Текущий в нее чистый поток, — ответил Грант. — На глубине более шестидесяти футов под нами. Если вы перегнетесь через перила, то сможете увидеть, что непосредственно под этим отверстием есть такое же другой, в полу более ранней церкви. А еще на тридцать футов глубже, неразличимое для нас, если только не посветить фонариком, находится третье отверстие, а уж еще дальше под ним, если опустить фонарик, можно увидеть поток, который мы слышим. Возможно, вы помните, что именно отсюда Саймон бросил вниз камешек и тот сквозь века упал в скрытые воды.
Ван дер Вегели разразились возбужденными комментариями.
Грант, с теплотой сообщили они ему, вывел в своей книге целый комплекс образов, основываясь на этом волнующем феномене.
— По мере все более глубокого проникновения в суть личности Саймона… — все не унимались они, разъясняя произведение его автору.
Аллейн, который романом восхищался, подумал, что они, вероятно, правы, но чересчур настойчиво вторгаются, по существу, в деликатный мыслительный процесс.
Грант весьма успешно скрывал какое бы то ни было смущение. Внезапно барон и баронесса одновременно рассмеялись и стали громко извиняться. Какая нелепость! Какая дерзость! Что это, в самом деле, на них нашло!
На протяжении всего этого инцидента майор Свит разглядывал Ван дер Вегелей, подняв брови и слегка ворча. Софи, подавляя нестерпимое желание захихикать, обнаружила, что за ней наблюдают Аллейн и Грант, а леди Брейсли переводила безжизненный взгляд своих огромных глаз с одного мужчины на другого, готовая поддержать любое настроение, какое сможет уловить.
Очень сильно перегнувшийся через перила Кеннет вглядывался в глубину.
— Я смотрю вниз сквозь века, — заявил он. Его голос искажался, будто при разговоре в громадный мегафон. — Бум! Бум! — крикнул он, и далеко внизу отозвалось эхо. — Там внизу призрак, клянусь, — грянул Кеннет, а потом: — О боже! — Он выпрямился, и все увидели, что он болезненно побледнел. — Я забыл, у меня аллергия на высоту. Какое отвратительное место!
— Пойдем дальше? — спросил Грант.
Себастьян Мейлер повел их в притвор храма, где находился обычный магазин, торговавший открытками, безделушками и цветными слайдами. Здесь он предъявил входные билеты для посещения нижних отделов церкви Сан-Томмазо.
III
Первый спуск представлял собой два пролета каменных ступеней с площадкой между ними. Воздух был свежий, сухой и пахнул только камнем. На площадке висела карта подземных помещений, и Мейлер указал на нее:
— Еще одна есть внизу. Попозже кто-нибудь из вас захочет там побродить. Заблудиться вы никак не сможете, а если вам все же покажется, что вы заблудились, поднимайтесь вверх по любой лестнице, которая вам попадется, и рано или поздно вы окажетесь здесь. Очень красивые, правда?
Он привлек их внимание к двум очаровательным колоннам, покрытым, словно кружевом, резными побегами вьюнка.
— Языческие, — проворковал мистер Мейлер, — восхитительно языческие. Извлеченные оттуда, где так гармонично смотрелись — из дома эпохи Флавиев внизу, старательными служителями Ватикана. На присвоение церковью разного имущества можно посмотреть со многих и разных точек зрения, не так ли?
Майор Свит изумил своих спутников согласным и одобрительным фырканьем.
Мистер Мейлер улыбнулся и продолжил:
— Прежде чем мы спустимся… оглянитесь, дамы и господа, назад.
Они обернулись. В двух нишах в стене позади них стояли терракотовые статуи: одна изображала мужчину, курчавого и улыбающегося, другая — высокую женщину с поврежденным ребенком на руках. Они были великолепно подсвечены снизу и, казалось, внезапно ожили в этот момент.
— Считается, что это Аполлон, — сказал мистер Мейлер, — и, предположительно, Афина. Разумеется, этрусские. Но эти архаичные улыбки — греческие. Греки, знаете ли, презирали этрусков за их жестокость в сражениях, и кое-кто усматривает жестокость в этих перенесенных на этрусские рты улыбках. — Он повернулся к Гранту: — Вы, мне кажется… — начал он и умолк. Грант пристально смотрел на Ван дер Вегелей с напряжением, которое передалось остальным.
Супруги стояли бок о бок, любуясь статуями. Уже подмеченная Грантом схожесть этой пары с этрусской терракотовой скульптурой с Виллы Джулия потрясающим образом проявилась здесь. Их лица казались зеркалами, в которых Аполлон и Афина улыбались своему отражению. Острые уголки улыбающихся губ, выпуклые глаза и та почти сверхъестественная живость — все вместе, подумал Аллейн.
Очевидно было, что вся компания поражена этим сходством, за исключением, возможно, леди Брейсли, которую Ван дер Вегели не интересовали. Но никто не отважился сказать об этом вслух, кроме Себастьяна Мейлера, который со странной ухмылкой пробормотал как бы про себя:
