— Неужели до сих пор так больно?
— Да, — ответил Грант. — Да, моя девочка, больно.
— Ну, почему? Потому что люди по-прежнему могут подозревать вас в плагиате?
— Думаю, так… да. Вся эта история — кошмар.
— Я вам сочувствую, — прошептала Софи. — Это так ужасно для вас. Но я не совсем понимаю…
— Какое это имеет отношение к данной книге… и к Мейлеру?
— Да.
— Неужели мы впервые встретились вчера днем в половине четвертого? — проговорил Грант.
— Нас бросило друг к другу. Как людей на кораблях, — ответила Софи, но практичность ее объяснения была сведена на нет вынужденным шепотом девушки.
— Мейлер держал у себя рукопись три дня.
— Почему?
— Он говорит, потому, что отключился. Из-за кокаина. В подтверждение он показал мне руку. Я ни на секунду ему не поверил.
— Он ждал, что предложат вознаграждение?
— Он бы его не взял.
— Поразительно! — сказала Софи.
— Я так не думаю. Я не думаю, что он наркоман. Мне кажется, что он торгует наркотиками по-крупному, а такие люди никогда сами их не употребляют. Он повез меня туда, куда они поехали сегодня ночью. К Тони. Это шикарно обставленное заведение для любителей героина, где можно и переночевать. Товар на любой вкус. Это возмутительно. О чем я думал!
— Вы собирались рассказать… — напомнила Софи.
— Почему он ждал три дня. Потому что столько ему потребовалось, чтобы состряпать повесть на тему, проскальзывающую в «Саймоне». Он попросил меня прочесть ее и дать отзыв. Теперь я совершенно уверен, что он вскрыл мой кейс, прочел рукопись и целенаправленно сочинил свой опус. Там присутствовали все характерные черты, только я был слишком глуп, чтобы их заметить. Я дал свой отзыв и указал, как на забавное совпадение, на сходство. Мы были в ресторане, и он сказал об этом каким-то своим друзьям. Позднее, в тот проклятый вечер, он сказал и другим людям. Раздул из этого целую историю.
Грант замолчал. Запоздалый конный экипаж процокал по улице под их садиком. Где-то совсем вдалеке полилась итальянская речь, дополняемая свистом, смехом и отрывком песни. На площади Навона водитель переключил скорости и нажал на газ.
— Кажется, я начинаю понимать, — проговорила Софи, — почему вы миритесь с… сегодняшним днем.
— Начинаете понимать! — взорвался он. — Да, вы начинаете понимать. Вы еще и половины не слышали, но, ей-богу, вы действительно начинаете понимать.
Он с треском ударил кулаками по столу, и их кружки для зубных щеток звякнули друг о друга.
— Прошу прощения, — раздался за французским окном пронзительный женский голос, — но не слишком ли многого я хочу, когда прошу чуточку элементарной любезности и вежливости? — И добавил в приступе гнева: — Если вы не можете разговаривать тихо, заткнитесь и проваливайте!
V
Утро было уже в самом разгаре, когда Джованни и Кеннет Дорн с леди Брейсли, подпираемой с боков и поддерживаемой под мышки и не столько ведомой, сколько несомой, пересекли вестибюль отеля и вошли в лифт.
Черноглазые уборщицы переглянулись с ночным портье, который собирался сдавать дежурство. Мужчина с пылесосом наблюдал за их проходом до лифта, а потом вошел вместе с ними и, повернувшись спиной и отводя взгляд, довез до нужного этажа. Завидя их приближение, горничная открыла дверь в номер люкс и поспешила прочь.
Леди Брейсли усадили в кресло.
Кеннет пошарил в карманах, ища бумажник.
— Вы уверены, точно? — обратился он к Джованни. — Все будет нормально. В смысле… вы понимаете?..
Джованни, с проступившей на подбородке и скулах щетиной, а в остальном выглядевший безупречно, сказал:
— Совершенно уверен, синьор. Синьор Мейлер полностью мне доверяет.
— Да… но… понимаете? Эта история с… ну, с полицией… он что?..
— Я с радостью все улажу.
Они оба посмотрели на леди Брейсли.
— Придется подождать, — сказал Кеннет. — Все будет в порядке, я обещаю. Позже. Скажем, сегодня днем, когда она… понимаете?
— Как только возможно. Задержка нежелательна.
— Хорошо. Хорошо. Я понимаю. Но… вы же видите сами, Джованни.
— Синьор, я уже понял.
— Да. Ну а пока… вот.
— Вы очень добры, — сказал Джованни, с бесконечным апломбом беря свои грязные деньги. — Я вернусь в два тридцать, синьор. Arrivederci.
Оставшись один, Кеннет прижал ко рту кулак, прикусив костяшки пальцев, посмотрел на свою тетку и всхлипнул без слез. Затем вызвал ее горничную и ушел в свой номер.
VI
— Ты повеселилась, моя любимая? — на родном языке спросил барон свою жену, когда они готовились лечь спать.
— Очень. Тот высокий англичанин хороший танцор и явно человек нерядовой. Он, как говорят англичане, «высмеивал» меня за то, что я не собираюсь в то, другое место. Чтобы позаботиться о нем, сказал он. Он заигрывал со мной.
— Я ревную.
— Вот и хорошо. Я почти жалею, что мы туда не поехали.
— Теперь уже ты дразнишь меня, моя любовь. Просто немыслимо, чтобы я повез тебя в подобное место, Матильда. Ты была бы оскорблена. Мне странно, что этот человек, Аллейн, это предлагал.
— Он подшучивал надо мной, дорогой.
— Он не имел права шутить на эту тему.
Баронесса повернулась спиной к мужу, который ловко расстегнул «молнию» на платье и наградил жену ласковым, легким шлепком.
— Какое огромное облегчение, Геррит, — сказала она. — Я не смею в это верить. Расскажи мне в подробностях, что произошло.
— По сути… ничего. Как ты знаешь, я надеялся договориться. Я пришел в назначенное время в назначенное место. А он не пришел. Это очень странно.
— И хотя бы на время мы свободны от нашей тревоги?
— Думаю, мы совершенно свободны, дорогая. Думаю, мы никогда больше не увидим этого Мейлера.
— Нет?
— У меня такое чувство, что у него проблемы с полицией. Возможно, его узнали. Возможно, та женщина, которая ему угрожала, имеет над ним какую-то власть. Я уверен, что он сбежал. Он больше нас не побеспокоит, бедная моя любовь.
— А наша тайна… наша тайна, Геррит?
— Останется нашей тайной.
Быстрая улыбка тронула губы барона. Он открыл глаза и наклонил голову набок.
— А что касается нашей финансовой катастрофы, — проговорил он. — Ее больше нет. Смотри.
Он открыл сервант, достал оттуда большую сумку, в которой носил свое фотооборудование, отомкнул ее и продемонстрировал большой запечатанный пакет.
— Сколько сил потребовалось, — сказал он, — чтобы собрать все это. И теперь… вернуться в Женеву и снова положить под замок. Какой фарс!
