— Боже!
— Именно. Итак, вы вспомните, что та зарождавшаяся гроза вдруг разразилась и что из-за ливня и последующей неразберихи между посетителями, сидевшими за соседними с вами столиками, возникла ссора.
— Да.
— И что вы получили сильный удар в спину, от которого упали на стол.
— Так и было, — согласился Барнаби.
— Конечно, вы подумали, что вас ударил один из участников драки, но это не так. Упомянутый мною тип воспользовался свалкой, бросился вперед, толкнул вас плечом, схватил ваш чемоданчик и побежал. Момент для маневра был выбран безупречно, а сам он выполнен с величайшей скоростью и точностью. Драчуны продолжали орать друг на друга, а я, мой дорогой мистер Грант, устремился в погоню.
Он отхлебнул кофе, слегка наклонил голову, отмечая, возможно, пристальное внимание Барнаби.
— Преследование получилось долгим, — продолжал Мейлер. — Но я не отставал и… правильно ли будет сказать «настиг его»? Да, так. Спасибо. Итак, я настиг его в, как написали бы поставщики сенсационных романов, «некоем кафе на такой-то улочке недалеко от…» и так далее и так далее… возможно, моя фразеология несколько устарела. Проще говоря, я догнал его в обычном его убежище и вернул — не буду тревожить ваши уши описанием того, каким способом я этого добился, — ваш кейс.
— В тот же день, как я его потерял? — не сумел удержаться от вопроса Барнаби.
— Ах! Как всегда говорит загнанная в угол жертва допроса, я рад, что вы задали этот вопрос. Мистер Грант, для менее выдающейся личности я заготовил бы правдоподобную отговорку. Но в отношении вас это не годится. Я не смог вернуть ваш чемоданчик раньше, потому что…
Он умолк, чуть улыбаясь, и, не отводя взгляда от лица Барнаби, задрал рукав на левой руке, белокожей и безволосой, и положил ее на стол ладонью вверх.
— Посмотрите сами, — продолжил Мейлер. — Они очень похожи на комариные укусы, правда? Но, уверен, вы догадываетесь, что это за точки. Не так ли?
— Да… кажется, да.
— Конечно. У меня развилось пристрастие к кокаину. Я с вами откровенен, а? В ближайшие дни мне непременно нужно перейти на какой-нибудь товар полегче. Видите, я хорошо знаком с жаргоном. Но я отклонился от темы. Мне стыдно признаться, что стычка с Ловкоруким сильно меня потрясла. Своей злосчастной наклонностью я, без сомнения, до некоторой степени подорвал здоровье. Особой силой я не отличаюсь. Я прибегнул к своей… приемлемое название, полагаю, дозе и, коротко говоря, значительно превысил обычную норму и выпал из жизни до сегодняшнего утра. Разумеется, я не могу даже надеяться на ваше прощение.
Барнаби секунду помолчал, а затем великодушно произнес:
— Я до такой степени рад, что получил ее назад, что не испытываю ничего, кроме благодарности, даю честное слово. В конце концов, кейс был заперт, и вы не могли знать…
— О, но я знал! Я догадался. Когда я пришел в себя, то догадался. Во-первых, вес. И то, как она перемещалась внутри, понимаете. И потом, я ведь видел ваше объявление: «…в котором находится рукопись, представляющая ценность только для владельца». Поэтому я не могу отнести на свой счет это лестное для моей души утешение, мистер Грант.
Он достал сомнительной свежести носовой платок и вытер лицо и шею. Маленькое кафе располагалось на теневой стороне улицы, но мистер Мейлер обильно потел.
— Еще кофе?
— Спасибо. Вы очень добры. Крайне добры.
Кофе как будто взбодрил его. Он взял чашку пухлыми грязными руками и посмотрел поверх нее на Барнаби.
— Я в глубоком долгу перед вами, — произнес Барнаби. — Могу ли я что-нибудь сделать?
— Вы сочтете меня невыносимо льстивым… полагаю, манерой выражаться я стал походить на итальянцев, но уверяю вас, что сам факт встречи с вами и возможность оказать хотя бы такую малую…
«Наш разговор, — подумал Грант, — ходит по кругу».
— Что ж, — предложил он, — вы должны пообедать со мной. Давайте выберем время, хорошо?
Но мистер Мейлер, явно волнуясь, уже, очевидно, подобрался к концу своей речи. После множества извинений он в итоге признался, что и сам написал книгу. Он трудился над нею три года, нынешний вариант был четвертым.
По своему горькому опыту Барнаби знал, что последует за этим откровением. Были произнесены все слишком хорошо знакомые фразы: «…безмерно ценю ваше мнение…», «…просмотрите ее…», «…совет такого специалиста…», «…заинтересовать издателя…».
— Конечно, я ее прочту, — согласился Барнаби. — Вы захватили рукопись с собой?
Оказалось, что мистер Мейлер сидел на ней. Привстав, он быстрым и легким движением руки вытащил пачку листов, завернутую в немного влажную римскую газету, и дрожащими пальцами освободил от упаковки. Плотно исписанные итальянизированным почерком листы составляли, обрадовался Барнаби, не очень объемный труд. Примерно сорок тысяч слов, а возможно, если повезет, и того меньше.
— По объему ни роман, ни новелла, — пояснил автор произведения, — но таким уж оно получилось, и таким я его и оставил.
Грант быстро поднял глаза. Мейлер выжидал. «В конце концов, это не так уж и трудно», — подумал Барнаби.
— Надеюсь, — проговорил мистер Мейлер, — мой почерк не создаст непомерных трудностей. Машинистка мне не по карману.
— Он выглядит очень разборчивым.
— Если так, чтение отнимет не больше нескольких часов вашего времени. Быть может, через два дня или около того я могу… Но я не должен проявлять настойчивости.
Барнаби подумал: «А я должен проявить вежливость». Вслух он сказал:
— Послушайте, у меня есть предложение. Поужинайте со мной послезавтра, и я выскажу вам свое мнение.
— Как вы добры! У меня просто нет слов. Но, прошу вас, вы должны позволить мне… если не возражаете… ну, куда-нибудь… очень скромное заведение… как это, например. У них тут маленький ресторанчик, как вы видите. Фетуччини у них… по-настоящему хороши, и вино вполне достойное. Управляющий мой друг и окажет нам надлежащий прием.
— Звучит восхитительно, и в любом случае давайте придем сюда, но угощаю я, мистер Мейлер, окажите мне любезность. Ужин для нас закажете вы. Отдаю себя в ваши руки.
— В самом деле? Правда? Тогда я должен переговорить с ним заранее.
На этом они и расстались.
В пансионе «Галлико» Барнаби сообщил всем встречным — хозяйке, двум официантам, даже горничной, которая мало, а то и вовсе не говорила по-английски, — о возвращении рукописи. Кто-то понял его, кто-то нет, но все обрадовались. Он позвонил в консульство, и его шумно поздравили. Он расплатился за помещенные в газеты объявления.
Когда все это было выполнено, Барнаби перечитал те куски из книги, которые, по его мнению, требовали переделки, перескакивая с одного отрывка на другой.
Он почувствовал, как устал за эти последние три дня, и перевернул страницу.
