Выгружали большое количество снаряжения: две пары болотных сапог, веревки, блоки, раздвижную лестницу, лебедку, носилки. Вице-комиссар полиции Бергарми наблюдал за операцией с видом раздраженного пренебрежения. Он церемонно поздоровался с Аллейном и поприветствовал его изящным движением руки.
Быстро образовалась толпа из посетителей маленького кафе и нескольких групп молодежи, подкатили один или два автомобиля, и всех их отгоняли полицейские, ничем другим не занятые. Вышел брат Доминик, обозрел собрание и открыл главные двери.
— Комиссар Вальдарно, синьор Аллейн, — очень напряженно проговорил Бергарми, — шлет свои поздравления. Он попросил меня выразить надежду, что вы продолжите интересоваться нашим расследованием.
— Я очень ему признателен, — сказал Аллейн, судорожно подыскивая в своем итальянском правильные фразы, — и буду рад это сделать, не создавая, я надеюсь, неудобств.
— Mente affalto, — ответил Бергарми. Это, подумал Аллейн, все равно что сказать: «Пусть это вас не волнует», или даже: «Пустое». Прозвучало это почему-то гораздо менее приветливо.
Было десять часов, когда люди Бергарми положили тело Себастьяна Мейлера в инсуле.
Оно лежало на носилках недалеко от саркофага, казавшегося неуместным продолжением обрюзгшего, толстого человека. Тело имело ужасное сходство с Виолеттой. Потому что мистера Мейлера тоже задушили.
По его телу были нанесены удары; до и после смерти, сказал медик — видимо, судебно-медицинский эксперт, — которого пригласили для немедленного осмотра. Лицо было ободрано о зубья сломанной решетки. Помимо типичных следов удушения руками, на шее тянулась синевато-багровая отметина. Аллейн наблюдал за обычной процедурой и говорил, когда к нему обращались. В обращении следователей сквозило некоторое высокомерие.
— Мы, конечно, проведем вскрытие, — сообщил врач. — Он был человеком гиперстенического сложения. Уверен, мы обнаружим, что он был убит вскоре после того, как поел. Вот! Мы находим определенные проявления. Можете накрыть труп. — Это было сделано. — И унесите его, — добавил врач. — Если только, конечно… — он поклонился Аллейну, который шагнул вперед, — …синьор суперинтендант не пожелает?..
— Спасибо, — отказался Аллейн. — Я уверен, господа, что вы сделали все возможные фотографии, требуемые для расследования, но, к сожалению, как все мы знаем, в таких сложных условиях могут быть разные случайности. Когда я обнаружил тело, я все же снял его там, на месте. — Он показал свою особенную крохотную камеру. — Довольно грубый подъем она, кажется, пережила, — пояснил он. — Если вам вдруг понадобится отпечаток, я, разумеется, с удовольствием его вам предоставлю.
Он сразу же понял по воцарившейся на мгновение тишине, что группа, достававшая тело, никаких снимков там внизу не сделала. Аллейн поспешно добавил:
— Возможно, мне разрешат доснять пленку, а потом… еще одна любезность. Синьор Бергарми… возможно, в вашей лаборатории будут так любезны и проявят ее.
— Конечно, синьор. С удовольствием.
— Вы очень добры. — Аллейн мгновенно откинул простыню и сделал четыре фотографии Мейлера-покойника, обращая особое внимание на ступню правой ноги. Затем вынул кассету и с поклоном передал ее Бергарми.
Тело снова накрыли и унесли.
Бергарми раздраженно заметил, что вечер для такого события неудачный. Площадь Навона и прилегающие районы охвачены студенческой демонстрацией, которая грозит перерасти в серьезные беспорядки. Полицейские были в полной экипировке. На завтра запланирована грандиозная демонстрация, и полиция ожидает, что она окажется еще хуже. Он должен выполнить свою работу как можно скорее. Бергарми предположил, что в данный момент ничего больше сделать нельзя, но что ввиду чрезвычайного изменения обстоятельств его шеф будет рад, если Аллейн встретится с ним завтра утром в 9.30. Представляется целесообразным снова собрать вместе тех семерых путешественников. Этим займутся сотрудники Бергарми. Автомобиль в распоряжении Аллейна. Он, без сомнения, захочет поехать к себе.
Они обменялись рукопожатием.
Уходя, Аллейн прошел мимо отца Дэниса, который почти что подмигнул ему, насколько позволяло достоинство его положения.
III
Софи Джейсон и Барнаби Грант встретились за завтраком в садике на крыше. Утро сияло свежестью и было еще не слишком жарким, чтобы утомить. Со стороны Навоны доносились неясные звуки пения, нестройная музыка и шум толпы. По улице промаршировало подразделение полиции. Официант растерянно болтал что-то о демонстрации, а Софи и Барнаби все это казалось очень далеким от действительности.
Они вспоминали о невинных удовольствиях предыдущего вечера, когда гуляли по улицам Рима, пока не устали и не предприняли поездку в конном экипаже, чреватую неизбежным романтизмом подобных поступков. Наконец, выпив по бокалу вина на пьяцца Навона, они пешком направились в пансион. Когда они прощались перед сном, Грант в первый раз поцеловал Софи. Она приняла это задумчиво, кивнула, словно говоря: «Ну да, я так и думала», неожиданно покраснела и поспешно ушла. Если бы они могли прочесть мысли друг друга, то удивились бы их схожести. Фактически оба размышляли над нынешними чувствами, сравнивая их с чувствами, которые испытывали в похожих ситуациях в прошлом, и оба, с тревожным восторгом, видели существенную разницу.
На завтрак Софи пришла первой и села, преисполненная решимости как следует разобраться в себе, но вместо этого праздно мечтала, пока появление Гранта не привело ее в смятение. Оно быстро сменилось обновленным ощущением дружеских отношений, раскрывавшихся, как цветок в утреннем воздухе.
«Как я счастлив, как я счастлива, — подумал каждый из них. — Какая радость!»
В этом настроении они обсуждали предстоящий день и гадали о развязке дела Виолетты и о вероятности того, что мистер Мейлер был убийцей.
— По-моему, — проговорила Софи, — ужасно этому не ужасаться, но, сказать по правде, я потрясена не больше, чем если бы прочла об этом в газетах.
— Я еще хуже тебя. В каком-то смысле я ему весьма благодарен.
— Вот это да! Что ты имеешь в виду?
— Ты все еще в Риме, а не сбежала в Ассизи, во Флоренцию или куда-то еще.
— Вероятно, это замечание отдает дурным вкусом, — заметила Софи, — но должна признаться, мне оно по душе.
— Софи, — с чувством произнес Грант, — ты милая. Разрази меня гром, если это не так!
Он протянул руку, и в этот момент в садике на крыше показался официант.
Теперь екнуло в груди у Гранта. Он сидел здесь, и так же именно здесь появился тогда официант, в то утро более года назад, когда сообщили о приходе Себастьяна Мейлера.
— Что такое? — спросила Софи.
— Ничего. А что?
— Ты выглядел… странно.
— Правда? В чем дело? — обратился он к официанту.
Это был барон Ван дер Вегель, надеявшийся, что мистер Грант свободен.
