Сходство дополнилось тем, что оба бога хором поздравили Трой с Рождеством и предложили присесть.
— Вы же художница, — добавила миссис Форрестер, — значит, неформальный прием вас не смутит.
Дверь в ванную на дальнем конце комнаты была открыта, а за ней виднелась еще одна — в гардеробную, где маячил Маулт.
— Об этом зонте, — заметила Трой, — мне уже приходилось слышать.
— Мы не любим, когда солнце бьет в глаза. Кстати, не могу ли я попросить вас, — начала старая леди, — прикрыть дверь в ванную? Большое спасибо. У Маулта имеются некоторые предрассудки, и мы предпочитаем не возбуждать их лишний раз. Фред, надень свой аппарат. Я говорю: ап-па-рат!
Полковник, который до сих пор с удовольствием кивал и улыбался, хотя, очевидно, мало что слышал, нашарил рукой на прикроватной тумбочке свой агрегат и сунул в ухо.
— Замечательное изобретение, — вымолвил он. — Только вот немного волнуюсь, как с ним быть сегодня. Хотя вообще-то ничего: парик длинный, прикроет. Друид, перед всеми трясущий слуховым аппаратом, — это как-то уж слишком нелепо, верно я говорю?
— Скажите, однако, пожалуйста, — перебила мужа миссис Форрестер, — как закончился вечер, после того как мы ушли спать? Случилось что-нибудь еще?
— Нам страшно любопытно, — добавил полковник.
Трой вкратце сообщила им о покушении на мистера Смита при помощи мыла. Пожилая дама с досадой потерла переносицу.
— Как все это надоело. И рушит мою теорию, Фред, начисто рушит.
— Сочувствую тебе, Клу.
— Хотя как посмотреть. Может, и не рушит. Не знаю. Не уверена. Вдруг это уловка? Отвлекающий маневр. Я говорю: у-лов…
— Я в аппарате, Клу.
— А что за теория? — рискнула полюбопытствовать Трой.
— Я была склонна думать, что письма написал Смит.
— Но каким же образом…
— Во многих отношениях он — милое создание, не вредное, но чувство юмора у него грубое, вульгарное, и Крессида Тоттенхэм ему не нравится.
— Клу, дорогая, ну что ты. Уверен, ты ошибаешься.
— Ни в чем таком ты не уверен. Тебе просто не хочется признавать, что это правда. Смит считает, что для Хилари она недостаточно хороша. И я тоже так думаю.
— Ну, как бы там ни было, Клу…
— Как оно есть, хочешь ты сказать. И не сбивай меня с мысли, Фред.
— … Как бы там ни было, Берт Смит ни за что не стал бы писать этой безобразной записки мне. Записки о тебе.
— Не согласна. Ему это могло показаться забавным.
Вид у полковника был несчастный.
— Что тут забавного?! — воскликнул он.
— И Хилари тоже усмехнулся, — с негодованием вспомнила миссис Форрестер и обернулась к Трой: — А вы какого мнения? Ведь Хилари наверняка рассказал вам, что там было.
— В общих чертах.
— Ну и как? Смешно, правда?
Трой начала так:
— Рискуя навлечь на себя недовольство, боюсь, должна признаться…
— Очень хорошо. Благодарю. Можете не продолжать. — Старая леди бросила взгляд на мужа и проговорила во вчерашнем стиле (гостья ушам своим не поверила): — Записка дерзкая — да. Наглая — уж конечно. Беспочвенная и голословная — ну, еще бы. Но назвать ее содержание «нелепицей и абсурдом» будет несколько… упрощенно.
Трой могла бы поклясться, что при последних словах во взгляде миссис Форрестер сверкнул отблеск какого-то воспоминания.
— Но невозможно же поверить, что Берт сам себя довел до рвоты, — гнул свою линию полковник.
— А по-моему, с него станется, — мрачно проговорила его супруга. — К тому же это, — она для выразительности даже взмахнула рукой, — уж совсем не имеет значения. А вот что мне хотелось бы обсудить с вами, миссис Аллейн, так это общую линию поведения, каковую, надеюсь, никто из нас не откажется согласовать. Лично мы с Фредом решили закрыть глаза на эту мерзость. Просто отмахнуться. — Тут она действительно резко махнула рукой перед лицом мужа, который от неожиданности моргнул и отшатнулся. — И забыть. Словно ничего и не было. Мы отказываем виновнику этих оскорблений в удовольствии хоть на секунду насладиться нашим вниманием к ним. И очень рассчитываем, что вы поддержите нашу позицию.
— Потому что, — добавил полковник, — в ином случае мы только все испортим — я имею в виду праздник, представление и все такое. Испортим сами себе! Сегодня после службы в часовне у нас, между прочим, назначена репетиция, и она потребует от всех полной собранности и напряжения сил.
— А вы уже полностью отошли от вчерашнего, полковник?
— О да, да, я в порядке, благодарю. Мотор, знаете ли, в груди стал давать сбои, не то что раньше. Мерцающий эндокардит, или как там называется эта чертовщина. Эскулапы так, кажется, говорят. Пустяки, словом.
— Что ж, — сказала Трой, поднимаясь, — полностью с вами согласна: забудем все, как дурной сон.
— Прекрасно. Тогда договорились. Правда, не знаю, как поведет себя твоя девица, Фред.
— Почему вдруг «моя», Клу?
— Ты же ее опекаешь.
— Во всяком случае, не сейчас и не здесь. — Полковник повернулся к Трой, но в глаза ей почему-то избегал смотреть. Щеки его снова залились краской, и он заговорил почти скороговоркой, как будто заранее выучил урок и стремится побыстрее его отбарабанить. — Крессида, — пояснил он, — дочь моего младшего товарища по службе в полку. В Германии. В 1950-м. Мы ехали на учения, мой джип перевернулся. — Тут глаза полковника наполнились слезами. — И представьте, этот добрый малый просто спас меня! Я лежал лицом в грязи, придавленный обломками машины, и он вытащил меня. И тут такое началось!.. Одно слово — кошмар. Рвануло бензобак. Все разлетелось в клочья. Я только успел пообещать, что пригляжу за его единственным дитем…
— Слава богу, — подхватила миссис Форрестер, — она была хорошо обеспечена. Школа в Швейцарии… В общем, все было на уровне. Я, конечно, не о результате говорю.
— Мать, бедняжка, скончалась еще раньше. То есть сразу. Родами.
— И все для того, — заключила миссис Форрестер, резким щелчком вдруг захлопнув зонт, — чтобы теперь ей представилась возможность любоваться собой, воображая, что она актриса.
— Она и вправду очень миловидная девочка, разве не так? — с надеждой спросил полковник.
— Очаровательная, — согласилась Трой и отправилась вниз завтракать.
В то утро Хилари был чем-то занят, но Трой это не огорчило — у нее появилась возможность повозиться с портретом самостоятельно перед тем, как идти одеваться к походу в часовню.
Глянув случайно через окно библиотеки на основной двор, она обомлела: Найджел успел закончить свое произведение. Огромный ящик стоял плотно окованный мерзлым снегом, а поверх него, высеченный безжалостно резкими линиями, и в самом деле внушительный в своей сверкающей «ледовитости», возлежал предок Хилари Билл-Тасмана. Его руки были сложены на груди, и издали казалось, что на грудь покойника бросили камбалу.
