— «Что-то в этом роде» я и чувствую.
Билл-Тасман промолчал, но глаз не отвел и смотрел так долго и пристально, что пришлось ей даже в шутку спросить:
— Что-то не так?
— Кажется, все так, — медленно проговорил он. — Надеюсь, что все так. Я просто удивился… Ну да ладно. Бог с ним. Будьте осторожны, опасайтесь наледей и вообще… В поворотах вы не запутаетесь, все очень просто. Bon voyage
[112]. — Дождался, пока она заведет мотор, затем развернулся на каблуках и быстро зашагал к дому.
Гуляя в «Алебардах», Трой всегда выбирала маршруты, ведшие к торфяным болотам, — в Страну-За-Пугалом, как она мысленно ее прозвала. Теперь путь молодой женщины лежал по длинной подъездной дорожке, которой по воле Билл-Тасмана скоро предстояло превратиться в широкую помпезную аллею. Но сейчас, в рождественские праздники, бульдозеристы на работу не выходили. Насыпанный ими где-то до половины искусственный холм и ложе будущего пруда мирно спали под толстым покровом снега. Силуэты тракторов, оставленных тут же, смотрелись под брезентовыми чехлами немного зловеще. Чуть поодаль виднелась рощица оголенных зимою лиственных деревьев, наверняка сохранившаяся еще со времен былой славы старых «Алебард»; а за деревьями вниз по склону тянулось поле, и тянулось оно уже не к торфяникам, а к менее дикому и более обжитому пейзажу на горизонте. В самом конце подъездной дорожки Трой пересекла мост через быстрый ручей — на его берегу Хилари собирался чуть выше по течению разбить водный сад с фонтанами.
Усадьба «Алебарды» отстояла от железной дороги примерно на двадцать километров. Низкое предвечернее солнце светило жизнерадостно и ярко. Над маленьким городком Даунлоу — столицей одного из захолустных графств — висела атмосфера такой безнадежно ясной нормальности, такой скромной самодостаточности, что у Трой от сердца отлегло. Она доехала по главной улице до вокзальной парковки, оставила там машину и прошла сквозь здание вокзала на перрон. Здесь, в обыденной «путевой» обстановке с ее вечным запахом мастики, дезинфицирующих средств и клейстера, которым клеят объявления, все треволнения далеких «Алебард» казались абсурдными и отдающими легкой бульварной безвкусицей.
До прихода поезда оставалось еще какое-то время, и художница принялась расхаживать взад-вперед по перрону, чтобы не мерзнуть да и сбросить излишнее возбуждение от предстоящей встречи. В голову вдруг полезла разная странная чепуха. Скажем: будет ли Крессида лет через десять после трехнедельной разлуки с Хилари чувствовать то же, что Трой чувствует сейчас? Сильно ли она его любит? Страстно ли желает стать владетельной хозяйкой «Алебард»? Судя по тем почтенным представителям местного населения, что присутствовали на празднике (и довольно неловко себя на нем, похоже, чувствовали), эта девушка вряд ли обретет в них родственные души. Наверное, они с Хилари все же больше времени станут проводить в его вестминстерской квартире (наверняка обставленной с весьма расточительной роскошью — Трой в этом не сомневалась). Интересно, а кого-нибудь из убийц возьмут они с собой в Лондон? Молодая женщина вдруг с удивлением поняла, что беспокоится за Крессиду и ей даже как-то смутно жаль ее.
С громким лязгом дернулось вверх крыло семафора. На перрон вразвалочку вышел носильщик и еще двое-трое встречающих. Из-за поворота донесся пронзительный, словно крик банши
[113], гудок лондонского поезда.
III
— Сержусь?! Господи, с чего мне сердиться? — воскликнул Аллейн. — Я-то думал, мне придется мерить шагами лондонскую квартиру в одиночестве до самого твоего приезда! А вместо этого — что? Вместо этого мы здесь, на природе, бесстрашно несемся навстречу приключениям, причем в чужой машине, по открыточным рождественским пейзажам, и все у нас чудесно и прекрасно. Разве нет?
— Уж я-то точно не жалуюсь.
— А раз так, то немедленно расскажи мне, что там не так в хозяйстве Билл-Тасмана. По телефону голос у тебя был растерянный.
— Ну, понимаешь… Ладно. Приготовься удивляться. Только выплюнь заранее яд недоверия, который тебе наверняка захочется на меня излить. Впрочем, может, он тебе еще и пригодится.
— Это как-то связано с опытами Билл-Тасмана по обращению преступников в лакеев? А по твоему письму я так понял, что у него вроде все получается.
— Это мне раньше так казалось. Целую неделю назад. Больше я не писала, поскольку времени не было. Ты лучше слушай…
— О, слушай, слушай, слушай!
[114]
— Вот именно. Всей душой внимай мне.
— Говори, я буду слушать.
— Рори! Только не как следователь.
— Ладно, хорошо.
— Ну так вот…
Только где-то в конце первой трети рассказа Трой муж прервал ее.
— Я так понимаю, мне нужно поверить на слово, что ты все это не на ходу сочиняешь?
— И даже слегка приглушаю краски. На том материале, что у меня имеется, можно было и позабористее картину написать. А что именно в моем докладе тебе показалось таким уж невообразимым?
— Да как-то… все тут чуднó, дело не в деталях. Хотя… На тете Клумбе мое воображение совсем отказывает. Даже не знаю почему. Можно подумать, что она, во-первых, не та, за кого себя выдает, во-вторых, сильно переигрывает. Но, наверное, подозревать такое бессмысленно?
— Я бы скорее сказала это о мистере Смите.
— Да нет, — отозвался Аллейн. — Твоего Смита я знаю. Фирма «Билл-Тасман и Смит» уверенно царит на антикварном рынке Британии, если не всей Европы. И если смотреть с полицейской колокольни, Альберт Смит, как ни крути, чист словно первый снег. Мы не раз обращались к ним за консультациями по разным делам: о мошенничестве, подлогах, кражах из частных собраний и, конечно, о подделках под старых мастеров. Смит начинал обычным уличным лоточником, но у него прорезался отличный деловой нюх, и с помощью старшего Билл-Тасмана он быстро взобрался на самый верх… В сущности, подобное случается нередко, солнышко. Просто с ним вышло особенно выпукло, что ли. Как в книжках. Однако поехали дальше.
И Трой поехала дальше — как по трассе, так и по крутым извилинам своей истории. Вскоре они миновали указатель поворота на «Юдоль» и начали потихоньку взбираться по нижним отрогам вересковых холмов, возвышавшимся над торфяниками. На дороге стали попадаться заснеженные участки. Вдалеке справа художница «опознала» скалистую вершину, вздымавшуюся как раз за зданием тюрьмы.
Постепенно Аллейн все глубже погружался в молчаливое раздумье, только иногда прерывая жену краткими вопросами или просьбой повторить тот или иной эпизод. Она добралась уже до «подметных писем» и устройства против воров, когда вдруг перебила сама себя:
