«Не надо мне! Ничего не надо!» — кричит ему Иван-Золушок из-за сарая. От этого Добрый Волшебник пуще прежнего рассвирепел. «Ах ты никчемный Ивашка! — отвечает. — Бери, что дают! Сам ты ни в жисть себе на таки прекрасны вещи не заработаешь». Тут уж Иван-Золушок обиделся. Угу. Поднял он малый чайничек от сервиза золоченого и метнул в Волшебника. Попал малый чайничек прямо в винт голубому вертолету. Вертолет закрутился, задымился и — бумс — канул за горизонт. Вместе с Добрым Волшебником. Больше в тех краях Волшебника не видели. Да. А Иван-Золушок весь подарочный мусор на свалку вывез. Икру черну по земле разбросал заместо навозу. От такого удобрения все в саду зацвело и заколосилось, а на ясене — у-у! На ясене выросло яблоко золотое! Отослал Золушок чудо-яблоко на конкурс, получил в ответ кучу денег да почет с уважением и с тех пор жил припеваючи…
Разгуливая по саду, Степа сам увлекся своей сказкой — увлекся гораздо больше, чем Быстрый. Очнувшись от сказочного плена, он увидел, что Яси рядом нет, а из куста жимолости торчит кое-чья попка в голубых колготках.
— Ага. Не ценим, значит. Ой, не ценят меня! Родной сын мои таланты не ценит. Пойдем тогда. — Степа понес Ясю в дом. — Дай папе пораскинуть мозгами.
Он сгрузил Ясю в кроватку, высыпал туда же полдюжины игрушек и отправился к компьютеру. Только загрузилась операционка, как Степа услышал призывный крик Ярослава.
— Извини, дорогой. Извини, но нет. И даже пятая итерация воплей тебе не поможет. Папа волевой, папа кремень, он не будет твоей игрушкой, — сказал Степа, не отрываясь от компа. — Давай сам как-нибудь, ага, развлекай себя. А папа поработает.
Он погрузился в программирование и, как обычно, вскоре отключился от внешнего мира полностью. Прошло сколько-то времени… Полчаса? Час? Что-то стало царапать. Что-то нарушало его равновесие, какой-то звук пытался пробиться к нему, вытолкнуть из сосредоточенного написания кода.
— Яся! — вдруг очнулся Степа.
Яся истошно плакал, и, похоже, уже давно. Степа рванул к нему, с грохотом опрокинув стул, забежал в спальню. Яся катался по кроватке от одной сетчатой стены к другой и рыдал. Его круглое лицо стало красным, как помидор, слезы из зажмуренных глаз лились градом, ротик раззявился в отчаянное «ооаааа!»… И как давно он так кричал?
— Ах ты, маленький! Ах ты, маленький! — беспомощно восклицал Степа.
Он прижал Ясю к груди. Тот содрогался у него на руках. Забытый, покинутый, потерявший надежду, что хоть кто-нибудь придет на его зов. Эй, вы! Вы, говорившие, что любите меня! Бросили, да? На лице малыша была горькая обида.
Степа прижимал его крепко, укачивал. Плечо стало мокрым от слез Яси. Но постепенно рыдания затихали.
— Прости, прости меня, Ясечка, — бормотал Степа ему в макушку. — Что ж такое… Ёканые пиксели! Ясечка, ну не могу же я все время с тобой! Кто с тобой утром скакал — я. Кто тебя кормил — я. Кто тебя в коляске укачивал — я. Кто сказку рассказывал — я. А потом папе надо коды писать. Иначе я не успею, угу, не успею игру на конкурс. Пойдем в ванную, пойдем, лицо тебе умоем. Степаныч! Бедный ты мой, прости. Я же не со зла, у меня просто времени нет. Времени. Через двенадцать дней — вынь да положь, кровь, да, кровь из носу. Приложение из носу. А как я его наковыряю за двенадцать дней? Тут нужно месяц, угу, месяц пахать. Ситуация от слова «ахтунг». Что мне с тобой делать, Степаныч? Не дашь ты папе работать, да?
Степа поцеловал Ярослава в нежную щеку, посмотрел на него — еще насупленного, трогательного, любимого. Этот маленький человек обладал своим характером, почему-то он не хотел сам по себе тихо играть в уголке, как малыши, которых показывали в кино, о которых Степа вроде бы слышал от знакомых… Проблема была в том, что писать программу невозможно, когда сын постоянно требует внимания.
— М-да, Степаныч. В таких случаях говорят: посмотрим, насколько вы замотивированы на успех… Замотивированы, охо-хо.
Чтобы вернуться к компьютеру, нужно было сделать только одну простую вещь: снова посадить Ясю в кроватку. Просто, быстро, жестоко. Это была бы жестокость, в которой Степу никто не упрекнет. О которой никто не узнает. Потому что Яся не расскажет, потому что Яська даже не вспомнит. Так что же, любезный кодер, решайте. Решайте, сильно ли вы хотите золотое яблоко.
— Его сейчас нет. Вы по какому вопросу?
— А когда он придет? — цепко оглядываясь, спросил Богдан.
Агентство недвижимости, где работал Степа, целиком поместилось в трехкомнатной квартире на первом этаже основательного столетнего дома. Стоял ли здесь когда-то глубокий сервант с хрусталем и диван, обитый колючей полушерстяной тканью, или через руины попоек маршировали шеренгами тараканы, — что бы ни было, но все следы былого уюта или неуюта начисто вымел ремонт. Теперь эти комнаты походили на современный, офисный вариант монашеских келий. Впрочем, одну из млечно-белых стен сотрудники украсили календарем с пляжем и пальмами — для вдохновения, видимо: заработаем — поедем.
Женщина, с которой говорил Богдан, подбоченилась рукой с безупречным вишневым маникюром, объяснила, что Степан сегодня не появится на работе, и настойчиво спросила, может ли она чем помочь.
Эта длинноволосая особа с фигурой а-ля песочные часы вольно присела на край офисного стола, за которым согнулся унылый детина, и покачивала стройной ножкой, обутой в босоножку из золотистых ремешков. Она выглядела как дама, давно поставившая галочки в общепринятых графах женской состоятельности: муж есть, дети растут, дом-полная-чаша и так далее. Но поблескивал в ее сорокалетних глазах беспокойный огонек, заставивший Богдана автоматически распушить хвост.
— Очень надеюсь, что вы мне поможете, — игриво сказал Богдан.
Он подумал, что отсутствие Степы — хороший случай для того, чтоб расспросить о нем его сослуживцев, и осведомился у дамы в босоножках, могут ли они поговорить где-то наедине. Та немножко удивилась, пожала плечами, но пригласила его зайти в соседнюю комнату. На двери висела латунная табличка «Директор». Женщина села за обширный начальственный стол, и Богдан подумал: «Так даже лучше».
Он польстил вкусу хозяйки, одобрив копию Климтовского «Поцелуя», освещавшую лучами томления закуток между канцелярскими шкафами. Подал руку: «Богдан» — «Вероника». С удобством уселся в кресло перед столом, а когда красотка-директорша поинтересовалась, в чем его дело, сказал то, что пришло ему в голову две секунды назад:
— Тут такой тонкий вопрос… Степа попросил у меня в долг приличную сумму денег. Я доверчив, как котенок, но тут призадумался!
— Не верите ему — не давайте! Хотя я бы ему одолжила. Уж кто-кто, а Степа — человек обязательный. И вообще, у нас в агентстве обманщиков нет!
— Ни секунды в его честности не сомневался! — воскликнул Богдан в тон. — Но ведь есть еще обстоятельства…
— Какие обстоятельства?
— Во-первых, человека могут уволить… — многозначительно сказал Богдан.
Между бровей Вероники возникла морщинка. Она задумчиво накрутила на палец блестящий локон оттенка корицы.
