— Милый мой Толя, как у вас с кофе? Я без кофе не проживу, предупреждаю заранее.
Домработница ушла, оставив после себя повсеместный блеск и слабый запах чистящего средства. Майя распахнула везде окна, в гостиной придирчиво оглядела накрытый стол (закуски, блеск серебра, льняные салфетки сложены углом, винные бутылки вытянули чернолебединые шеи) и переместилась в спальню, где ее ждало отглаженное платье. Дынно-желтое, с еле видным узором, шелковое, с отложным воротником. Будем честны, в юные года таких сказочных нарядов она не носила… Нон, же не регре: у молодости другие украшения. Зато сейчас она наденет карминовые туфли и гранатовое ожерелье в два ряда, четкими линиями и ясными цветами нарисует лицо и будет — огонь-дама! В летах, со средствами и с характером, а еще — с планами.
— Милый мой Толя, к чему торопиться? Давай отложим встречу лет на пять.
Еще сорок минут — и сборы закончены. Капля духов за ухо. Именно. Ведь сегодня торжественный день. И дело не в том, что единственный внук стал на год старше, дело в том, что он наконец стал мудрее. Потому что она, Майя, достучалась до него. Что бы они делали без нее, эти два остолопа? Но сегодня помирятся. Богдан и Степан, ее сын и внук.
В два, за час до назначенного времени, все было готово. В три ее, задремавшую, смотревшую золотой легкий сон, разбудил звонок в дверь. Степа с Юлей конечно же. Точность — вежливость королей, но вы, дорогие мои, могли бы прийти пораньше и предложить помощь! Разумеется, только для того, чтобы я сказала: не требуется, я со всем управляюсь сама… Но предложить стоило бы.
— Это вам!
За дверью оказалась Инга, пухлая и улыбчивая, немедленно вручившая Майе букет тугих, сизых тюльпановых бутонов. Майя благосклонно приняла цветы и провела бывшую учительницу Степы в дом.
Через пять минут явились родители Юлии: Нина, ее шумная мать, как всегда переборщившая с декольте и перстнями, и Евгений, отец, похожий на полинявшего, грустного, траченного молью льва, принесшего в чехле гитару.
Но позвольте, где Степан? Майя позвонила негоднику — тот не брал трубку.
Дзинь! — явился сын. Внес большую черную коробку с затейливой бледно-золотой этикеткой.
— Богдан Соловей и «Дом Периньон». Кого-нибудь из нас прошу любить и жаловать!
— Всенепременно, — стрельнула глазами Нина.
А шампанского — три бутылки. Вот гусар! Говорила же: не надо, все есть.
В полчетвертого с шумом ввалились Юлия и правнук. А где Степа? — Как? Я думала, он уже здесь… Другие продолжают неловкие расспросы, а Майя уходит к окну. Воздуха! Грудь на секунду сдавило тревогой. Это пройдет.
Детские взвизги и лепет заполнили дом, и время гигантским махом стрелок словно качнулось на тридцать лет назад: Степа… А потом еще на четверть века назад: Даня… Так ясно видно это, словно в волшебном шаре, за стеклом: Даня бежит, топочет крохотными ножками по коридору, а за ним на веревке дребезжит-катится грузовик, сделанный из жестянки, и вот добежал, утыкается ей в колени, нежным голоском лопочет: «Маму-у-уля!» На вешалке висят в ряд: длинный плащ-макинтош Анатолия, голубой плащик Майи и куртка Дани — такая маленькая, будто кукольная. Взмах стрелок. Даня, небритый по случаю выходного, разлегся в гостиной на ковре, расставив руки-лапы, а по нему ползает Степка: играют в охотника и медведя. Жена Дани качает Степку на ноге: в ямку бух! Визги, смех… как сейчас. Майя смотрела на своего правнука, витая в облаках прошлого, видя за одним малышом — еще двоих. Пойдешь к прабабушке на ручки? Возьмите, он у нас компанейский. — Не стоит. Пусть учится стоять на своих ногах.
Да, она действительно так думает, а то, что Юлия посчитает ее злюкой, не слишком важно. Кроме того, не хватало еще грохнуться с младенцем на пол. Сил у нее — под расчет, только-только до вечера продержаться. Где же Степа? Странно, но Юлии он тоже не отвечает. Долгие гудки. Встал в пробку? Он бы скорей пешком дошел!
Евгений читает свои стихи — что-то долгое, умное, заунывное. Богдан спешит на кухню, решил сварить на всех кофе. Майя заходит к нему и видит, как любопытный сын сует нос в холодильник. Хорошо, что она потрудилась переложить ресторанную еду в синие домашние кастрюли, в эмалированные миски. Мам, когда ты все наготовила? — Было бы желание. — Я говорил, что ты уникум? — Да.
Но где же Степа? Милый мой Толя, тебе сверху видней, дай знак: он в порядке? С ним ничего не случилось?
Хватит ждать, накладывайте салаты! Звякают ложки о фарфор. Соленый груздь выскальзывает из-под вилки. Красная икра лопается на языке. Бух! Хлопнула первая бутылка шампанского. Ой, не плачь, маленький! Что же вы не подумали, Богдан Анатольевич, вышли бы на балкон… Юлия выказывает недовольство. Определенно, у этой девочки проклюнулся характер.
Льется пенистая струя в подставленные узкие бокалы. Инга отпивает и хрустально смеется. Сегодня она смеется много, и невпопад. Взволновалась чем-то? Неважно. Инга что-то трещит, но Майя не слушает. Льется беседа, бежит беседа — мимо Майи. Она отмечает лишь, что Богдан снова в центре внимания: травит байки, играет глазами, сыпет комплиментами, рассыпает перлы… В другое время Майя хохотала бы вместе со всеми, пила вино веселья, но сейчас не до этого — она вслушивается: не позвонит ли в дверь Степа? И прислушивается к боли, расправляющей спирали в животе.
Под гитарные переборы тихо сокрушается Евгений: мне нравится, что вы больны не мной. — Мне нравится, что я больна не вами, подхватывает его жена.
Мелодично гудит телефон. Чей это? Юля бежит в коридор. Это Степа? — кричит Майя вслед. — Скажи ему, чтоб через пять минут был! Без отговорок!
Невестка возвращается, держа телефон на отлете.
— Это Степина мама, она мне по скайпу…
— Алена, привет! — перехватывает телефон Богдан. (При виде его лицо Алены перекашивается, что издалека видно, а Богдан сияет как ни в чем не бывало.) — Сколько зим, сколько лет! Как ты пожи… Степа? Я сам удивляюсь, где этот обалдуй… Ой, все с ним отлично, просто машина заглохла. Да, поэтому не отвечает… А ты все хорошеешь…
(Врет, как дышит. Краше всего была его бывшая в двадцать лет, когда вышла за него, — бледной русалочьей красотой, годы красоту подтерли, зато добавили Алене ума…)
Юлия вежливо оттесняет Богдана. Так вы едете? — Нет! Никак! В этот раз не вырвемся! (У Алены и Артема в Петербурге кафе лилипутских статей, прилепилось к Морской улице, задает хозяевам жару.) Позавчера в одночасье уволились бармен и официантка, а сейчас же белые ночи, самый сезон… Передай Степе, я ему вечером позвоню! Юлечка, приезжайте вы к нам!
Снова застолье, Майя сидит, отложив приборы, держит спину прямо. Что бы ни случилось, надо держать спину. Пузырьки шампанского бегут-бегут вверх в бокалах, торопятся прожить пятисантиметровую жизнь. Даня хохмит, рассуждает, вспоминает, поднимает бокал за… Майе уже неважно, за что. В животе снова пушечная змея. А таблетки остались в спальне. Держать спину. Держать спину.
Кто-то что-то сказал, Нина суровеет лицом, отзывает дочь, обе уходят на кухню. Даня, пользуясь отсутствием Юлии, подбрасывает в воздух младенца. Майя прикрывает глаза в ожидании вопля-сирены, но Ярослав лишь довольно визжит. Мам, а на горячее кулебяка? — Нет, милый, я запекла мясо. — Жаль! Как же традиция? — Я ее установила, я отменю. (Что поделать, не готовят в ресторане так, как она когда-то.) — Не спорю. Ладно, главное, абажур на месте!
