— Эта женщина, кому ты мои розы отдал, я ее видела — до-воль-на-я! — сказала Майя, шествуя к сыну. — Ты правильно сделал. Она будет вспоминать это годами, как главный сюрприз в своей блеклой жизни.
Богдан хмыкнул и открыл перед мамой дверь «дээс».
— У тебя опять новая машина? А где «БМВ»?
— Отдал в добрые руки за хорошие деньги. А это, мама, это же не машина — богиня!
— Ну, если машина, которая практически моя ровесница, еще на ходу — она, несомненно, богиня! Ладно… — Майя глубоко вздохнула. — Поехали на кладбище.
— В каком смысле? — удивился Богдан.
Мама развернулась к нему и вперила в него строгий взгляд черных глаз.
— А как ты думаешь? Ты не был в родном городе десять лет! Десять лет ты не навещал могилу отца!
— Это правда, — закивал Богдан. — Десять лет. Следовательно, еще один день погоды не сделает.
«Дээс» плавно тронулась с места.
— Я не знаю, чего от тебя ждать. Ты даже не позвонил! Почему не предупредил, что приедешь?
— Ма-ам, — Даня, невзирая на седину в волосах, заныл точь-в-точь как шестнадцатилетний, — ну, не предупредил… Все любят приятные сюрпризы, а я — тот самый приятный сюрприз! Настроение возникло. Сижу вчера — хоп! Настроение. Утром вскочил в машину, педаль в пол — и приехал.
— А завтра у тебя другое настроение возникнет. Педаль в пол — и прощай? В общем, на кладбище, Богдан!
— Мам, я никуда не уеду.
— В каком смысле? — тут уже встревожилась Майя.
— Завтра не уеду, — поправился сын. — Побуду дня три, навещу всех… Тебе надоем.
— Хм! Для этого придется задержаться на месяц.
— Как? Надоем всего за месяц? — возмутился Богдан.
Майя улыбнулась и вместо ответа потрепала его за ухо.
Светло-синий «Ситроен» небыстро скользил вдоль улицы, шины шуршали об асфальт, мотор рокотал ровно. Майя отвернула голову к стеклу: повлажнели глаза почему-то, а она не хотела, чтобы сын это заметил. Это и другое… не все ему надо было знать. Когда она увидела Богдана в бассейне, сперва подумала: обозналась. А затем защемило сердце от радости.
Крупные руки ее взрослого сына расслабленно лежали на черном руле с одной спицей. Машины он с детства обожал. Даже в советское время, со своей зарплатой мэнээса, умудрился раздобыть себе автомобиль: купил задешево старые «Жигули», а потом еще столько же вложил в ремонт. Где он тогда взял деньги? Фарцевал, что ли? Так и не признался.
Майя позавидовала машинам. Взять хоть эту игрушечку — Майя на днях видела такую или похожую во французском фильме 60-х годов. А едет плавно, как новая. Жаль, что саму Майю нельзя разъять и перебрать по косточке, вытряхнуть все ветхое, больное, лишнее, заменить с десяток деталей и собрать заново.
Жаль…
За стеклом мелькали липы, которыми была обсажена широкая Сахарная улица; открылся и улетел назад Никольский проезд.
— Стоп, ты проехал поворот на кладбище!
— Ничего страшного.
— Богда-ан! — грозно сказала Майя.
— А мы за цветами заедем.
Через пять минут он остановился у цветочного киоска, где под навесом скучала, надув губы, продавщица. Майя наказала сыну купить каллы (ты не помнишь, но твой отец их любил), он покивал, как болванчик, и покинул машину. Увидев Богдана, продавщица почему-то оживилась.
— Как, понравились вашей девушке цветы? — услышала Майя.
— Девушка была в восторге. — Майя при этих словах сына усмехнулась. — Я решил закрепить успех, подарить еще букет.
Богдан стал придирчиво совать нос в охапки цветов, и Майя дальше перестала слушать. Она наклонилась к зеркальцу заднего вида, крепившемуся к приборной панели, и еще раз полюбовалась собой в лихо заломленной шляпке. Да, не зря она купила эту сиреневую фитюльку в Ницце!
В машину сын сел с громадным букетом, в котором мирно уживались розы и герберы, ранункулусы и ромашки и прочий нежный товар. Букетище улегся на колени Майе.
— Дубль два: для прекраснейшей женщины на свете! — сказал Богдан.
Майя рассмеялась и опустила голову к цветам.
— Это у тебя фамильное, — сказала она, — твой отец тоже любил дарить большие букеты.
— Вовсе нет. Но тебе семьдесят семь недавно исполнилось, не могу же я дарить три гвоздики?
Майя наклонила голову: тоже верно.
— А где каллы?
— Не завезли, — развел руками Богдан.
Он завел «дээс» и тронулся.
— По такому случаю предлагаю поехать по адресу: улица Таврическая, двадцать. Тепло домашнего очага, дома и стены помогают, дым отечества нам сладок и приятен, особенно если это дымок над шашлыком… Но домашний борщ — это тоже очень недурно! — вещал Богдан. — Я на многое не рассчитываю. Плов, фаршированный гусь, кулебяка на пять углов — это все потом. Я надеюсь, — скосил он глаза на Майю. — Но борщ-то будет? Ты знаешь, как я скучал все эти годы по твоему борщу! Мам, ты не поверишь, но ни одна москвичка не умеет готовить борщ. Или мне просто не везло?
— Судя по последней москвичке, которую я видела в твоей квартире…
— Это пять лет назад, когда ты впихнула ее вещи в чемодан и выкинула его с балкона? С двенадцатого, на минуточку, этажа?
— Как же звали эту милую девочку? — задумчиво протянула мама. — Оля? Лида?
— Меня не спрашивай, — открестился Богдан.
— Лида. На память я не жалуюсь. Она делала педикюр, водрузив ножки на обеденный стол, и попутно просвещала меня насчет сионистского заговора. И что в Холокосте погибло не шесть миллионов, а гораздо меньше, сущие пустяки… Как с борщом у нее было, не знаю.
— Да, с Лидой у меня промашка вышла, — пожал плечами Богдан.
— А потом, еще прежде я к тебе приезжала. В апреле, на свой день рождения. — Майя перебирала цветы у себя на коленях, вспоминая. — И паршивый же это был день рождения! Ты в тот день уехал на работу и почему-то вернулся с нее в час ночи. А я сидела у тебя дома за накрытым столом, при свечах. Рядом торчала твоя подруга, уж извини, имени не помню, рыженькая… И она весь вечер рыдала мне про то, как хочет за тебя замуж, готова на детей, внуков… Я бы ей посочувствовала, но я ее видела впервые в жизни, а кроме того, она без спроса сморкалась в мой шелковый палантин.
— За это казнить мало! — возмутился Богдан.
— А еще раньше, помнишь, на Новый год я у тебя была? Встречали втроем: я, ты и какая-то девица с цирковым декольте. Молчала всю ночь, как рыба, и улыбалась. Я даже думала, что она немая, пока девочка не попросила передать ей салат.
— Вот с ней у меня почти получилось, — вздохнул Богдан.
— А еще с кем-то с тех пор получилось?
— Во-первых, пока никто не сумел повторить твой борщ! А во-вторых, этот проклятый вопрос: любят ли они меня или мои миллионы?..
