Как один из таких доверенных имперских посланников, Тит совершал поездку в Британию несколько раз, причем не всегда он выезжал из Рима. Адриан – легкий на подъем правитель, и Тит все еще вспоминает с содроганием те долгие поездки из Египта в Британию, когда император посещал бывшую провинцию. Летние путешествия на большие расстояния – это буквально легкая прогулка, так как преобладающие ветры дуют с востока на запад по Средиземному морю, и все, что нужно посыльному, – это помахать своими документами, чтобы пройти на огромные корабли с зерновыми, которые курсируют по маршруту Александрия – Остия.
Зимой, однако, это совсем другая история. В это время года посланник из Египта должен отправиться на побережье Леванта и свернуть вглубь страны, чтобы пройти через Персидские ворота в Анатолийские земли и избежать тем самым скалистого побережья Киликии. Затем какое-то время императорский посланник едет по той же Королевской дороге, что и его предшественники, пользовавшиеся ею полтысячи лет назад, когда они несли вести о поражении Персии при Марафоне или позже сообщали о смерти Александра скорбящей Македонии.
На каждом постоялом дворе Тит спрашивает, в каком состоянии дорога дальше. Дороги Галлии были вымощены в течение прошлого века римского правления, но Титу все еще нужно избегать бандитов, дорожных работ, наводнений и других опасностей.
Учитывая, что сейчас он покидает ворота Рима, не будет необоснованным ожиданием, что, если Меркурий, бог поэтов и посланников, ускорит свой путь, то Тит будет завтракать в особняке губернатора в Британии уже через три недели.
А пока Тит снова останавливается. На этот раз из-за целого класса школьников с учителем, которые устроились на тротуаре и дороге прямо перед ним. Взывая к собственному терпению, Тит ждет, когда взволнованный учитель сгонит своих учеников с дороги. Хотелось бы надеяться, что клерки в Лондиниуме будут более организованными, и Титу удастся отправиться в долгий путь в тот переполненный город, из которого он сейчас уходит в лучшее время.
Ночной час XII (06:00–07:00)
Ученик отправляется на утренние уроки
Что донимаешь ты нас, проклятый школьный учитель,
Невыносимый для всех мальчиков, девочек всех?
Ночи молчанья петух хохлатый еще не нарушил,
Как раздаются уже брань и побои твои.
Марциал, Эпиграммы, 9,68
Как и каждый школьный день, утро Публия Фелиссама начинается с тревожного наблюдения за учителем, пересчитывающим учеников. Оказалось, что в классе пятнадцать человек, все они разбежались в стороны, чтобы дать дорогу имперскому посланнику. Litteratus – учитель Публия – оплачивается учениками каждый день. Если у него в классе не наберется двадцать детей, он даже не покроет свои расходы. Это плохо.
Во-первых, потому что это означает, что уроки будут проходить на улице, как сейчас, а не в базилике напротив.
Базилика – безусловно, лучший выбор, поскольку она защищена от солнца и ветра, там есть скамейки, где могут сидеть Публий и его одноклассники. В дни, когда учитель не может позволить себе заплатить дежурному, который заботится о базилике, за вход или когда здание используется для официальных мероприятий, Публий и его одноклассники сидят, скрестив ноги, на тротуаре, удерживая восковые дощечки на коленях. Публию это не нравится; остальная часть класса становится раздражительной, да и другие прохожие тоже не в восторге от этой идеи.
Вторая причина, по которой не попасть в базилику, – когда учитель приходит в дурное расположение духа, и это сказывается на учениках. Если бы учитель знал, что его класс дал ему прозвище Орбилий, он, возможно, был бы очень доволен. Таково было имя учителя поэта Горация, которого он прозвал драчуном (plagosus), за легкость, с которой он использовал свой кнут. Учитель Публия, конечно же, тоже никогда не сдерживает свой хлыст – короткое кожаное украшение, которое постоянно при нем, – и, как и большинство римлян, он не видит ничего плохого в том, чтобы вбивать образование в своих учеников в прямом смысле этого слова. Вот почему он был бы доволен, узнав, что некоторые знания о Горации все-таки задержались в головах его учеников, однако то, как они применили это знание, все-таки унизительно.
Сколько их труд заслужил грамматика? А ведь из этой
Мелочи (плата у них куда чем у риторов меньше!)
Кой-что откусит на долю свою и дядька безмозглый,
И выдающий урежет себе. Палемон, уступи же,
Платы убыток стерни, подобно тому торгашу, что
Продешевит простыни, одеяла дешевле уступит, —
Лишь бы совсем не пропала работа твоя среди ночи,
Труд спозаранку, когда не проснулись и мастеровые,
Те, что шерсть начинают прясти кривыми гребнями;
Только бы вонь от стольких лампад, сколько было мальчишек,
Зря не пропала, когда по ночам казался Гораций
Вовсе бесцветным, и копотью весь покрывался Вергилий.
А для получки твоей ведь еще у трибунов дознанье
Нужно! Вот так и блюди суровой науки обычай,
Ибо учителя долг – языком в совершенстве владея,
Помнить историю всю, а авторов литературных
Знать как свои пять пальцев всегда;
…
Пусть, мол, наставник оформит рукой еще мягкий характер,
Лепит из воска лицо, как скульптор; пусть своей школе
Будет отцом, чтоб питомцы его не шалили позорно,
Не предавались порокам. Легко ль за руками мальчишек
Всех уследить, когда, наблудив, убегают глазами?
Вот, мол, забота тебе.
Ювенал, Сатиры 7,12–16
Когда Публий снова усаживается на тротуар, он, к своему удовольствию, видит еще одну группу учеников. Учитель тоже их видит, хотя и корчит кислое лицо при виде педагога. Возраст большинства учеников в группе колеблется от шести до десяти лет. Это слишком мало, чтобы они блуждали одни по улицам Рима со всеми его многочисленными опасностями, поэтому родители отправляют своих детей в школу с педагогом. Обычно это раб, специально используемый для этой цели. Иногда родители, живущие в одном квартале, объединяются и нанимают одного педагога на всех. Так произошло и в этом случае.
Римские студенты в форменной одежде
Педагог также носит деньги за обучение детей за день, а кислая мина учителя появилась потому, что он знает, что педагог не расстанется с этими деньгами, пока не получит свою долю. Затем, пока Орбилий и педагог разбираются со своими делами, к ним присоединяется другая группа. Класс разрастается до двадцати семи человек. С облегчением все поднимаются и уходят в базилику.
