— Граф!
— Туше, — пробормотала я в сторону, затем громче обратилась к Станисласу: — Не были бы вы столь любезны, мой дорогой друг, подойти к окну и поприветствовать гуляющих под ним господ?
Отодвинув плечом посрамленную Клозетту, я тоже перегнулась через подоконник и, плечом к плечу с наследником Доремара, прокричала:
— Добрый вечер, любезные гости!
Когда я обернулась от окна, кузина уже стояла закутанная в плащ.
— Не думаю, что, если уединение ваше в комнате с двумя мужчинами раскроется, вам хоть когда-нибудь удастся выйти замуж даже за последнего козопаса, — сказала я ей не без злорадства. — Так что отпирайте дверь, любезная родственница, и отправляйтесь к себе.
Она не возражала. Лишь глаза-щелочки гневно сверкали. Клозетта думала, переводя взгляд с меня на Станисласа и обратно, затем фыркнула, видимо так и не додумавшись, как обратить конфуз себе на пользу, и ушла, хлопнув напоследок дверью комнаты.
— Наверное, в воздухе Шерези есть нечто такое, что вызывает в девах самые непристойные чувства, — задумчиво проговорил Станислас.
Я бухнулась на постель. Надоело! Семейство Фроше сидит у меня в печенках! Да что это за люди такие, что считают возможным добиваться желаемого любыми средствами? Не благородные, это уж точно! Да куда им вообще титул? Они его попросту недостойны. Пройдохи! Плуты! Гнев мой был настолько силен, что стало трудно дышать. Да если бы я действительно была мужчиной, я быстро поставила бы наглецов на место!
В дверь постучали, Станислас потянул за створку, за которой обнаружилась вторая моя кузина, Лизетта, в бархатном плаще с меховой опушкой.
— Ой, вы не одни, — пискнула она.
— Убирайтесь! — рявкнула я и замахнулась мандолиной. — И передайте младшей сестре, что, если она тоже надумает явиться в графскую спальню, я…
Удаляющийся дробный стук каблучков был мне ответом.
— Будем ждать третью? — по-деловому спросил Станислас, отбирая у меня инструмент.
— Я принимаю ваше предложение, Станислас Шарль Доре, — неожиданно даже для себя сказала я. — Мы отправимся ко двору вместе.
Менестрель радостно хлопнул в ладоши:
— Отправимся на рассвете, граф, с первыми лучами лорда нашего Солнце.
Приняв решение, отступать от него не следует. Об этом мне напоминает девиз рода Шерези, вышитый вязью на полотнище, что украшает стену главной залы, — «Промедлить — значит, потерять честь!»
Поэтому я занялась сборами. Лошадь у меня одна, почтенный одёр Клиш, некогда бывший неплохим рысаком, но от старости потерявший все свои стати, мог преодолеть в день около десяти лье, но это только с седоком, значит, поклажа моя должна быть легчайшей, не доставляющей дополнительных трудностей коню. Я достала из сундука холщовую суму, запихнула в нее запасные штаны, две рубахи и камзол, чем полностью ее заняла. Плевать! Все равно в эти латаные тряпки при дворе ничего, кроме смеха, не вызовут. Это хорошо еще, что сейчас не времена Филиппа Кровавого, при котором в бою использовалась тяжелая рыцарская конница, лет сто назад Клишу пришлось бы тащить на себе полный металлический доспех немалого веса и, наверное, алебарду, которую мой прадедушка, мир его праху, тоже нарек фамильной. Так. Что мне еще пригодится? Письма! Мне нужно иметь при себе послание королевы, и неплохо бы еще пару листочков, исписанных матушкиным почерком, сиречь рекомендательных писем, а также фамильный рубин Шерези, который подтвердит мою личность лучше бездушной бумаги.
Станислас не хотел оставаться в одиночестве, он опасался нашествия голых кузин или абордажной атаки через окно одетых пейзанок. Я успокоила его, как могла, испытывая немалое раздражение, велела задвинуть засов, а в крайнем случае скрыться в клозете и ждать подмоги в моем лице. Я собиралась совершить нечто вроде внутрисемейной кражи, и свидетели мне были ни к чему. Наконец, орошенная горькими менестрельскими слезами, я смогла выйти из спальни и отправиться в другое крыло, в опочивальню матушки. Замок все еще пустовал, но я тем не менее проявила немалую осторожность, памятуя, что барышень Фроше все же трое, а отделанных мехом плащей может быть и поболее. Прокравшись в родительские комнаты, я уверенно зажгла настенный светильник и, откинув крышку сундучка, в котором, как я знала, леди Шерези хранит документы, принялась там хозяйничать. Преступление заняло минуты три от силы. Шкатулка с фамильным рубином, повеление ее величества, два рекомендательных письма — все это перекочевало из сундука в рукава моего камзола и кошель, который я предусмотрительно привязала к поясу. Разогнувшись, я оглядела помещение. Все было как обычно, только у безжизненного камина на сколоченной из досок крестовине обнаружилось алое шелковое платье, обшитое золотым шнуром, рядом на табурете стоял эннен, также алый, и остроносые туфельки. Видимо, маменька подготовила себе праздничный наряд на следующий день. Мне нужно было уходить, но наряд настолько привлекал к себе, что я не удержалась, подошла, провела пальцами по витому шнуру, тронула отделку туфелек. За платьем на перекладине висели нижние юбки тончайшего шелка, а к ним чулки.
— Что ты здесь делаешь?
Появления маменьки я не ожидала, поэтому ойкнула, молниеносно отскочила от наряда, покраснела и наконец, повинилась, опустив очи долу:
— Мне нет здесь места, будущее туманно и не принесет радости никому из Шерези. Если есть хотя бы призрачный шанс, что мне удастся сделать карьеру при дворе, им нужно воспользоваться. Граф исполнит свой долг наследника.
Пауза, наступившая после признания, повисла в тишине. Трещал огонь светильника. Маменька развернулась, сняла свой головной убор и, подойдя к двери, тщательно ее заперла. Я горестно вздохнула, поняв, что о побеге могу забыть.
— С днем рождения, дорогая. — Леди Шерези повела рукой. — Я подготовила этот наряд для тебя в качестве подарка.
Я всхлипнула и бросилась в объятия матушки.
— Благодарю, о благодарю вас…
— Ты выросла красивой девочкой. — Маменька с силой сжала мои плечи. — Знаю, в том, что мы с тобой оказались в такой нелепой ситуации, в основном моя вина. Мне не следовало возлагать на тебя тяжкий груз притворства, сразу признаться во всем, но я оказалась слишком слабой. Мне не хотелось терять преимущества, которые дает владение замком и титул, но расплачиваться за мои удобства пришлось тебе, девочка моя.
Леди Шерези вытерла с моих щек слезы, помогла снять камзол, расстегнула пояс:
— Примерь, мне хочется посмотреть на тебя в женском наряде.
Я переоделась в шелковое платье, надела туфельки и, подойдя к зеркалу, спрятала свои короткие волосы под эннен.
— Великолепно. — В маменькином взгляде читалась грусть.
Она достала из пристенного шкафчика покрытую паутиной бутыль и два бокала.
— За нас, моя дорогая, за тебя и за твое блистательное будущее.
Вино было янтарного цвета и невероятной густоты, сладкое, тягучее, оно перебило соленый вкус слез и безысходности. Я подумала, что обязательно попрошу маменьку изобразить меня в этом платье, мне не нужно огромное полотно, лишь небольшая картина, на которой я смогу любоваться Бастианой — какой она могла бы стать, если бы у нее был брат, принявший титул, а с ним и обязанности перед семьей. Но озвучить это желание не удалось. Настроение леди Шерези изменилось, ушла сентиментальная грусть, уступив место деловитости.
