Я тряхнула головой, отбрасывая со лба выбившуюся прядь волос, и решительно отодвинула простыню.
— А вот и я, господа.
Патрик смотрел на меня глазами олененка, оставленного матерью. Не дав ему открыть рта, я продолжила:
— Прикинув все так и эдак, я решил покрыть свою дворянскую честь несмываемым пятном позора, но избежать дуэли. Я попрощаюсь со Станисласом и покину вас, друзья мои. Будете в Шерези, всегда буду рад видеть вас у себя в гостях, если вы не побрезгуете водить знакомство с обесчещенным дворянином.
— Басти!
— Просьба напоследок: отправьте мне с оказией фамильный кристалл Шерези.
И я пошла со двора. Все равно придется продать картины. Денег на обратную дорогу у меня нет.
В трактирном зале было душно и весело. Наследник Доремара наяривал на мандолине изо всех сил, гогочущие девицы плясали, высоко задирая ноги. Стол наш ломился от снеди и напитков. Кажется, мои указания были исполнены с должным старанием. Но есть уже не хотелось.
— Прощай, Станислас Шарль лорд Доре, — проговорила я, потянувшись за своим мешком.
— Ты что-то сказал? — Разгоряченный всеобщим вниманием менестрель почти кричал.
— Он попрощался с вами. — Этот голос был негромким, но ввинтился мне в голову, как штопор в винную пробку.
Я обернулась, уронив мешок. Гэбриел ван Хорн широко улыбался.
— Пора платить по счетам, Цветочек.
Вальденс, второй секундант Туреня, глупо хихикал за его плечом, слегка покачиваясь.
— Мы явились сопроводить тебя к месту дуэли, как и предписано правилами проведения дворянских поединков.
— Почему же мои секунданты не сопровождают в это великолепное место вашего пухлого друга?
— Потому, что именно он требует сатисфакции, а не ты.
Ван Хорн схватил меня за плечо, я потеряла способность к сопротивлению. Пора платить по счетам. Помешать нам не пытались, препятствовать делам дворянской чести дураков не было. Патрик, показавшийся на пороге, ринулся было наперерез, но был остановлен Оливером.
Снаружи нас ждала запряженная карета с золоченым гербом на дверцах.
— Ненавижу ходить пешком, — сказал ван Хорн, тяжело опершись на меня.
— Вы делаете мне больно.
— Мы же перешли с тобой на «ты», дружок. — Аристократ с отвращением посмотрел на мои губы и затолкал меня в карету.
Минут через десять пути мы заметили, что забыли Вальденса. Ван Хорн чертыхнулся и велел кучеру разворачиваться. Тощий аристократ обнаружился на полпути к трактиру. Он мужественно пробежал это расстояние, пытаясь догнать четверку лошадей.
— Гэбриел, мой благородный друг! Я умираю! — Вальденс рухнул на мостовую и пополз к карете, не прекращая стенать.
Ван Хорн преувеличенно осторожно повернул голову в его сторону.
И тут я прозрела. Мои надсмотрщики были пьяны в дымину. Я поняла и тяжелую походку Гэбриела, и покачивания Вальденса, который, к слову, всю оставшуюся дорогу провел, высунув голову в окошко кареты.
Турень ждал нас в условленном месте с дюжиной алебардщиков.
Ван Хорн вытолкал из кареты Вальденса, затем обернулся ко мне.
— На выход, Цветочек, сейчас могучий лорд Анри превратит тебя в антрекот.
Я трусила просто до обморока, в который, как известно, ардерские мужчины не падают, поэтому не могла не подпустить шпильку:
— Наслаждаешься местью за сорванный поцелуй?
— На-сла-жда-юсь? — по слогам повторил он. — Сорванный? Меня еще никто так не унижал, так неожиданно и изощренно, так…
Снаружи раздался мощный звук, это лорда Вальденса выворачивало на колесо кареты.
— Ничего страшного, если тебе понравилось. — Я ласково провела ладонью по щеке ван Хорна. — От поцелуев Бастиана Мартере графа Шерези все теряют голову.
И, наслаждаясь ощущением победы, тем более что она, кажется, была в моей жизни последней, я величественно покинула карету.
— Басти!
Патрик тяжело дышал после бега. Он опередил остальных друзей, которые, конечно, не позволили бы мне погибнуть в одиночестве. Станислас и Оливер присоединились к нам через минуту.
— Ты оставил ради меня еду, лорд Виклунд?
— Цени, граф. — Великан посмотрел на Туреня, потом на алебардщиков, потом опять на Туреня.
— Я сочиню песнь в честь твоей победы, — неуверенно пообещал менестрель.
На одном его плече болталась мандолина, на другом — два заплечных мешка, его и мой.
Я кивнула:
— Если понадобятся деньги, к примеру, чтоб заплатить лекарям, найдите доманского купца Пучелло, продайте ему картины…
— Поторопитесь, граф! — проорал Турень. — Мне начинает казаться, что кое-кто здесь трусит.
— …которые найдете в моих вещах, — закончила я фразу и только после этого повернулась к сопернику лицом.
Он был без камзола, в одной лишь сорочке, вместо шарообразных штанов его пухлые ляжки облегали простые удобные кюлоты. Я тоже разделась и, оставив одежду на попечение друзей, подошла к нему.
— И кто же тот человек, которого вы заподозрили в трусости, позвольте узнать?
Гэбриел ван Хорн, чей голос я теперь узнала бы из тысячи, объявил о начале поединка.
Мы с противником разошлись, поклонились друг другу и начали сближаться. Турень двигался будто крадучись, с полусогнутым корпусом, отставив локти чуть назад. И хотя походил он сейчас более всего на упитанного каплуна, выискивающего в грязи зерна, мне было не до смеха. Повадки моего соперника говорили о том, что передо мною опытный боец, и не было в нем ни одышливости, ни неповоротливости, присущей обычно тучным людям.
Шаг, другой, третий. Скользящий, вкрадчивый. Сближение, происходящее не прямо, а по плавной дуге, вгоняло меня в панику. По спине потекла струйка холодного пота, сердце стучало в висках, отдаваясь почти физической болью. Четвертый, пятый…
— Да гори оно все огнем, — пробормотала я.
И, резко метнувшись к противнику, изо всех сил стукнула его лбом в переносицу. Раздался хруст, по моему лицу потекла кровь, Турень рухнул на землю.
Я пошатываясь стояла над ним, прижимая ладонь к рассеченному лбу.
— В поединке чести победил граф Бастиан Цветочек Шерези, — объявил подошедший ван Хорн. — Ты его тоже пытался поцеловать? И он тоже потерял голову?
Вопросы были заданы вполголоса, поэтому я так же негромко ответила:
— Не ревнуй, дружок, — и присела над поверженным.
К моему невыразимому удивлению, он спал, просто спал, испуская миазмы винных паров.
Потом на меня налетел торжествующий Патрик, быстро ставший встревоженным Патриком, принялся прикладывать к моей ране носовой платок, потом меня обнимал Оливер, а Станислас, на которого я уже не сердилась, исполнял во все горло прославляющую мои ратные подвиги песнь.
