Я опять качнула головой. Патрик продолжил, в его тоне уже не угадывалось, а явно слышалось высокомерие:
— Из этого мы можем вывести сразу две аксиомы. Первая — ты настолько поглощен собой, что замечаешь только то, что касается тебя. А вторая… Может, ты боишься вовсе не моих, а своих чувств? Может, это ты желаешь меня, не в силах себе в этом признаться?
И, оттолкнув меня, Патрик Уолес вышел из закутка. Святые бубенцы! Я только что обидела хорошего человека.
— Подожди! — Выскочив следом, я схватила его за руку. — Прости. У нас действительно не приняты нежности между мужчинами и…
Я не знала, что еще сказать, покраснела, смешалась. Патрик обнял меня и похлопал по спине.
— Мы друзья, Басти, между друзьями не должно быть обид.
Мы немножко постояли обнявшись. Я не дергалась, чтобы опять его ненароком не обидеть, а он как будто проверял меня на прочность.
— Может, вы наконец соизволите отлипнуть друг от друга?
Мы отскочили как ошпаренные. Кривая ухмылка меченого красавчика Гэбриела была особенно, просто эталонно гадкой.
Захотелось оправдаться, как-то объяснить двусмысленность ситуации, но желание пришлось задавить в зародыше.
— Как себя чувствует белокурая Моник?
Какая жалость, что на моей щеке нет шрама и об эталонной кривизне улыбке я могу только мечтать.
Ван Хорн моргнул, видимо, он как раз ожидал оправданий.
— Ей потребуется несколько часов сна, — наконец ответил он.
А затем, легко кивнув Патрику, потянул на себя входную дверь.
— Ты покидаешь нас так рано?
Меченый красавчик вышел, никак не отреагировав на мой вопрос. Невоспитанный хам! Ничтожество! Мало того что я не дождалась от него изъявлений благодарности за спасение его любовницы, так еще мною так пренебрегли!
— Ты не пострадал при падении? — спросил меня Патрик, беря под руку и увлекая к обеденному столу.
— Нисколько, белокурая Моник была довольно мягкой.
На рассвете нас ожидали во дворце, стоило побыстрее закончить ужин и подыскать место для ночлега. Оливер, уже сытый и довольный, предлагал расположиться на ночь в «Трех сестричках», Станислас его поддерживал, многозначительно кивая на мой новоприобретенный кошель, я с Патриком возражала. Причины у нас с другом были разными. Он относился к торговле телом с присущей ученому брезгливостью, я же не хотела надоедать просьбами Пучелло. Потому что просьба накладывает обязательства, а быть обязанной владельцу веселого дома мне не хотелось. Мы спорили вполголоса, когда в трапезную спустился хозяин, поставивший в нашем споре жирную точку. Нам предлагалось воспользоваться его гостеприимством абсолютно бесплатно, той его частью, которая не предполагала ночь страсти. Четыре места в общей спальне слуг и завтрак всего лишь в обмен на песенку, которую за полчаса сочинит наш менестрель. Станислас немедленно принялся подбирать аккорды.
Пучелло склонился ко мне:
— Пройдемте, граф. Моник желает выразить вам благодарность. Бедняжка слаба, но несколько слов…
Я засунула в рот истекающий соусом ломтик мяса и принялась работать челюстями уже на ходу.
Куртизанка принимала меня в спальне, откинувшись на подушки, кружево пеньюара открывало аппетитные плечи. Святые бубенцы, сколько же там ямочек!
— Мой спаситель… — Голубые глаза влажно блестели. — Приблизитесь, возьмите меня за руку.
Я присела на краешек постели, попыталась побыстрее проглотить еду, чтобы ответить нечто приличествующее случаю, но подавилась и закашлялась.
— Глотните вина, граф.
Моник выбралась из-под шелкового покрывала, ринулась к столу, налила в бокал и, когда я, уже отпив, заглушила очередной спазм и вдохнула полной грудью, расчетливым движением завалила меня на постель.
Туше!
Драться с женщинами мне раньше приходилось: и с Мари, и с Сюзетт, и еще с десятком пейзанок. Правда, дело было давненько, в отрочестве, да и приемы, которые мы тогда использовали, сводились к тасканию друг друга за волосы, истошному визгу и брани. Никто из моих подруг не пытался сразу же залезть мне в штаны, елозя всем телом и томно дыша. Ну не могу же я оттаскать за волосы красотку, так недвусмысленно выражающую страсть и желание. Коко-де-мер на действия Моник не реагировал, демонстрируя безразличие и мужественную твердость.
Меня наградили душным поцелуем, куртизанка оставила мой гульфик, чтобы потянуться к груди, я перехватила тоненькое запястье;
— Моник, душа моя, посмотрите на меня.
Взгляд ее был мутным, а зрачки расширенными. Я потянула носом. Пахло чем-то хмельным, но не вином.
— Вы пьяны, моя дорогая?
— Да, нет, не важно. Я отправила прочь Гэбриела, чтоб выразить вам свою благодарность.
Хо-хо! Кажется, я заранее отомстила за пренебрежение неким меченым красавчикам, отбив у них даму! Ай да я, ай да…
— Стоп!
Гульфик мог не выдержать новой атаки, и мое мужское достоинство покатилось бы по шелковым простыням. Этого я допустить не могла.
— Шерези не принимают благодарности подобным образом, — твердо проговорила я и выбралась из-под куртизанки. — Мы не делаем этого без любви.
— Я подарю вам любовь.
На столе кроме почти полной бутылки вина стоял резной сосуд, на дне которого сквозь прозрачное стекло виднелись несколько изумрудных капель.
— Что это?
Попытка сменить тему разговора была жалкой, но мне требовалось выиграть время, чтобы подготовить оборону. Труляля по любви — это сказочка для наивных дев, никто здесь в нее не поверит.
— Эликсир фей. — Моник, уже запахнувшись в пеньюар, взгромоздилась на постель. — Говорят, он вызывает экстаз.
Я поднесла горлышко сосуда к носу. Анис, полынь, еще какие-то травки, может, белладонна. Не знаю как экстаз, но видения оно может вызвать зверские. Расширенные зрачки моей визави получили свое объяснение. Сомневаюсь, что это зелье имеет хоть какое-то отношение к феям…
— Мачеха Гэбриеля постоянно присылает ему всякие фейские штучки, некоторые он приносит ко мне. — Моник зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Не хочешь страсти, не надо. — Она похлопала рукой по постели рядом с собой. — Иди сюда, обещаю, что не посягну на честь Шерези.
Я подняла с пола свой бокал, нацедила туда вина и присоединилась к куртизанке. То, что она перешла на «ты», было естественно и нисколько меня не смутило.
— Мачеха ван Хорна водит дружбу с феями?
— А что ей еще остается? Муж не позволяет ей жить в столице, устраивать приемы, как было бы прилично леди ее статуса, вот она и занята ерундой. Эликсир этот — та еще гадость, никакого тебе экстаза, одна головная боль. А я ведь целую бутыль приговорила.
