– Сначала да, но потом у меня стало хорошо получаться. Я стал замечать, что отряды, в которые я продавал товары, попадали в засады или уничтожались внезапным налетом. Когда занимаешься торговлей в армии, очень просто получить доступ к информации. Мне стало стыдно за каждый мешок кукурузы или кофе, за каждый ящик оливкового масла и вина, но в то же время доходы день за днем росли.
– Пока не узнали, что ты англичанин.
– Ты обвинял меня в театральности, а эти навыки мне тогда очень пригодились.
– У тебя дар, языки тебе всегда прекрасно давались, помню, как завидовал тебе, когда читал классиков. И все же кто-то узнал о тебе все, если они действительно охотились за тобой в лесу. Не могла ли тебя подвести маскировка?
– Возможно, они выбили один из моих псевдонимов, и Фуше сделал выводы.
– Но ты начал мстить прежде, чем он тебя предал?
– Она. Да, я влез в дом одного человека и выкрал письмо, при виде которого Бонапарт придет в бешенство.
– Это самый страшный и безрассудный поступок в твоей жизни. Разве ты не подумал, прежде чем отважиться на кражу?
– Ты не видел, что они сделали с Хебе ле Курте, – произнес Джеймс и отвернулся. Лицо его стало мрачным.
– Одна из твоих любовниц?
– Да, но потом все закончилось, и мы стали, прежде всего, хорошими друзьями. Когда люди Фуше закончили с Хебе, я перевез ее тело домой, чтобы похоронить, тогда даже мать ее не узнала. Сейчас эта несчастная женщина вынуждена оставаться в своей стране, и от меня зависит, удастся ли ей спастись и выжить.
Взгляд Люка стал таким напряженным, что Джеймс решил, что рассказал слишком многое. Впрочем, брат – единственный человек на свете, с которым он может об этом поговорить.
– Когда я понял, что опасность угрожает ребенку Хебе, я вышел из себя. Я хотел отомстить за смерть ее матери, но боялся, что могу сделать только хуже.
– Ты оставил ее с бабушкой?
– Я убеждал ее уехать, но она сказала, что слишком стара, чтобы покидать страну, в которой тогда царил хаос, и учить незнакомый язык. Но она позволила мне перевезти сюда внучку, хотя ей было больно с ней расставаться.
– Должно быть, ты любил ту женщину, раз ее кончина сделала тебя таким чувствительным.
– Мы поддерживали друг друга, когда земля уходила из-под ног у нас обоих. Я любил ее, но не так, как ты Хлою. Я ругал себя за то, что в руках тех, кто истязал Хебе, оказался не я, а ты знаешь, какой я эгоист по натуре.
– Не надо, Джеймс. Прошу, мы решили все наши проблемы, и не надо пытаться убедить себя и меня, что тебе все безразлично, я знаю, это не так.
– Полагаешь? Решив отомстить за Хебе, я подверг немало людей опасности, а они и так пострадали в той войне. Глупые стремления стерли все мои заслуги.
– Не кори себя, Джеймс. Ты сможешь уберечь дочь Хебе и спасти других детей. Ты ведь этим сейчас занимаешься? Защищаешь тех, кто не в силах защитить себя сам. Мы непременно выясним, кто покушался на тебя, и ты сможешь начать новую жизнь в Брекли. А я-то не мог понять, почему ты вдруг решил забраться в глухой угол. Что ж, это отличное место для бывшего шпиона и сирот, которых ты собрал за все это время.
– Откуда ты о них знаешь?
– Джеймс, я твой брат, мы выросли вместе. Несмотря на старания Памелы, я не испытываю к тебе ненависти и отлично знаю, что ты не способен пройти мимо человека, нуждающегося в помощи.
– Ладно, не будем об этом. Тот дом станет подходящим местом для нас, к тому же рядом нет любопытных соседей, в те места никто не заглядывает без нужды, поэтому никто не нарушит идиллию, если она, конечно, настанет.
– Может ли это послужить причиной покушения? – Люк посмотрел на брата с подозрением.
– Я чуть голову не сломал, размышляя, кому может быть интересно, где я и что собираюсь делать? Для кого могут представлять угрозу дети, оставшиеся без родителей?
– Возможно, для твоих врагов из тех, кто всегда был рядом.
– Здесь только Бовуд и его отец знают, кто я на самом деле, но они дали слово – сказали, что мне не о чем волноваться. Полученная от меня информация очень ценна, но вряд ли они говорили кому-то, что получают ее от меня. Только представь, что будет, если они признаются, что их агент Уинтерли? Да их засмеют!
– И все же кто-то знает.
– Верно, но что ему от меня нужно?
– Непонятно. Но он точно ничего не получил. Ты уверен, что с твоими сиротами все в порядке?
– О да, верь мне. Они с теми, кому я доверяю, и они понятия не имеют, кто я на самом деле.
– И сколько же детей ты взял под опеку?
– Моя работа делала женщин вдовами, а детей сиротами. Некоторые дети живут с родственниками, кто-то с приемными родителями. Но дочь Хебе и еще двое слишком малы, им нужна лишь хорошая няня и крыша над головой.
– Пока их не будет готов принять папа Уинтерли в Брекли?
– Или они будут готовы принять меня.
Сердце сжималось от страха, что он опять потерпит неудачу и не сможет обеспечить безопасное будущее трем малышам, которых война лишила семьи.
Глава 9
Ровена была поражена и одновременно смущена. Но прежде всего мечтала оказаться сейчас в другом месте и не знать правду о мистере Уинтерли. Как она могла принять за истинную суть джентльмена внешний блеск, нарочито выставляемый напоказ с целью скрыть то, что за ним? Возможно, Мэри и Калли правы, она не умеет видеть глубже, схватывает лишь то, что лежит на поверхности. Ее муж оказался совсем не таким человеком, каким она его представляла, но разве это повод подозревать, что таковы все мужчины?
Сам того не желая, Джеймс Уинтерли пробил брешь в защитной оболочке, которой она окружила себя задолго до смерти Нейта. Оставленное личное пространство под ней было слишком мало для взрослой женщины, но освобождение казалось ей рискованным поступком. Поэтому сейчас она мечтала забиться в уголок, прийти в себя и восстановить целостность защиты.
Ровена обвиняла себя в трусости. Она ощущала себя ничтожеством, при этом Уинтерли значительно вырос в ее глазах. Та страшная женщина нанесла ему тяжелую травму ради собственной прихоти, однако он нашел силы идти вперед и даже получать удовольствие от жизни. Она чувствовала себя такой же бесполезной и слабой, как в тот день, когда торговка предложила жене офицера, едва державшейся на ногах от усталости, место в своей телеге. Тогда она, видимо, напоминала чахнущий оранжерейный цветок, непонятным образом оказавшийся на ярком полуденном солнце. Джеймс Уинтерли проявил волю и сделал все, что мог; а что сделала дочь священника? «Убежала от проблем», – с горечью подумала Ровена.
Впрочем, сейчас не время для самобичевания, надо действовать и скорее уезжать из Райн-Хилл, иначе ее может заметить Уинтерли и, упаси Бог, понять, что она подслушивала. В отличие от него, у нее нет актерского таланта.
