Карпинский меня позвал, поскольку у меня тогда была репутация не только как сотрудника международного отдела, но также политолога и публициста. Так я оказался заместителем главного редактора «Московских новостей». И с Ельциным ездил в той группе журналистов, которые освещали его зарубежные поездки.
Кроме того, в 1992–1993 годах я довольно часто получал приглашения от пресс-службы МИД в этом же качестве присоединиться к команде Андрея Козырева, которая тоже осуществляла поездки за рубеж с разными целями. Наиболее интересная поездка была в марте 1992 года в ЮАР, когда мы поехали устанавливать дипотношения с Южной Африкой. Та сама была тогда на грани перехода от государства апартеида к государству черного большинства. И нас еще принимал Филипп Декерк, последний премьер-министр белых в Южной Африке.
Должен сказать, что мы были знакомы с Андреем Козыревым в период моей работы в ЦК и его работы в МИД. Он возглавлял департамент, я был консультантом в международном отделе, то есть должности были сравнимые по уровню, и мы достаточно тесно общались при подготовке различных документов. Но это до 1990 года, когда Козырева сделали министром иностранных дел Российской Федерации, которая уже тогда вошла в оппозицию к Советскому Союзу и начала проводить свою собственную внешнюю политику по поиску сил за рубежом, которые могли бы поддерживать Бориса Ельцина в его игре против Михаила Горбачева.
Меня приглашали в эти мидовские поездки не просто так. Козырев, как я понимаю, имел по моему поводу некоторые планы. И дважды я получал приглашения присоединиться к его политической команде в качестве советника министра. В декабре 1991 года я получил первое такое приглашение, но отклонил его, потому что только вышел на работу в «Московские новости». И второе приглашение я получил во время поездки в ЮАР. Тогда я тоже отказался. Мне было малопонятно, куда идет российская государственная машина. Было видно, что она находится в чудовищном состоянии. Престижность работы в государственных структурах резко упала.
В общем, я не принял этих приглашений. Но еще несколько лет меня звали в поездки с Козыревым. С Ельциным я летал в Великобританию, США, Канаду, Японию, Китай, Южную Корею. И перестал с его пулом летать в 1993 году, после октябрьских событий в Москве. Тогда я уже глубоко разочаровался в той и внешней, и внутренней политике, которую проводила действующая власть.
«Московские новости», надо отдать им должное, перешли тогда в оппозицию к Борису Ельцину, такую демократическую оппозицию. Они критиковали его не с точки зрения коммунистических или социал-демократических воззрений, а с либеральных позиций, в какой степени он перестал соответствовать критериям демократии. Помню, тогда возник фундаментальный спор, который обозначил ухудшение отношения нашей так называемой демократической общественности к Лене Карпинскому. Когда Егор Гайдар после известных событий октября 1993 года призвал «раздавить гадину». И Карпинский выступил публично в «Московских новостях» и задал вопрос: «Вы предлагаете раздавить гадину? Очертите контуры гадины!»
Карпинский был убежден: то, что произошло в октябре 1993 года, было не заговором нескольких ура-патриотов и подпольных коммунистических фанатиков против нового режима. А было результатом глубокого конфликта между интересами основной части населения и той группы людей, которая дорвалась до властных ресурсов.
Так же считал и предшественник Карпинского, бывший главред «Московских новостей», а к тому времени основатель и главред «Общей газеты» Егор Яковлев. Он и должен был так считать. Потому что Яковлев был из той демократической волны, которая все же пришла на базе идей как бы подлинной демократии.
В России же стала устанавливаться власть олигархата. И Борис Березовский вполне откровенно сказал в 1996 году в интервью Financial Times (друзья потом попытались заткнуть ему рот: «Ты что говоришь?!!»): семь банкиров, финансировавших предвыборную кампанию Ельцина, контролируют более половины российской экономики. «Семибанкирщина», как сформулировали тогда журналисты «Общей газеты». Есть версия, что этот термин они изобрели в соавторстве с Березовским.
«Россией владеем мы», постулировал Березовский. Несколько утрированно, но в целом верно. Россией владели они. И нежелание отказаться от владения Россией привело позже к конфликту между Ходорковским и Путиным. Ходорковский не мог смириться с тем, что новые власти решили изменить установленный в 1990-е порядок. Не мог смириться в силу уже выработанной привычки «владеть Россией».
С тех пор, с 1993–1994 годов, я уже не мог ездить с Ельциным, и из-за его внутренней политики, и из-за того, что я просто не видел смысла участвовать в этих поездках, где лидер страны регулярно напивался. С ним работать становилось все сложнее даже его ближайшему окружению, это было видно.
С Козыревым я перестал ездить после его визита в Грецию на саммит НАТО в декабре 1994 года. Тогда я выразил сомнения в его линии на полную поддержку политики Запада против Сербии. А он мне на полном серьезе стал доказывать, что Милошевич — это второй Гитлер. Этого уже моя душа не выдержала, и с тех пор я отказался ездить с главой МИД.
Уже тогда было ясно, что линия, которую он проводит, входила во все больший диссонанс с постепенным осознанием утопичности того, что провозгласил Ельцин в Вашингтоне в 1992 году. Эта утопия, может быть, и была выражена красивыми фразами, но не было ни одного западного государства, которое готово было всерьез откликнуться на ельцинские призывы. Потому что на Западе все равно рассматривали отношения с Россией в рамках политического реализма, то есть жесткой системы интересов, военно-политических позиций, наличия баз, военных альянсов и т. д. Никто не собирался строить общеевропейский дом. Никто не собирался включать Россию бесплатно в какие-то совместные структуры и проекты.
Международные отношения — это отношения подчинения и доминирования. И предположить, что новая Россия избежит этой парадигмы, было совершенно невозможно. Можно было, конечно, убеждать в этом себя, но всерьез такую возможность рассматривать не следовало. И главное, американцы стали постоянно и открыто доказывать свою претензию на доминирование. Это видел и чувствовал уже и сам Козырев. Чего стоит история с Кристофером, пресловутое похлопывание по плечу с призывом «постараться» остановить сделку с Индией. Таких случаев очень много.
И произошла еще одна история, которая подписала Козыреву как политику смертный приговор. Это тайные переговоры, которые начал вести один из его заместителей. Он был отправлен Козыревым в Вашингтон в марте 1995 года с миссией по поводу расширения НАТО. Было уже ясно, что расширение НАТО будет происходить. Как минимум в НАТО войдут Польша, Чехия и Венгрия с перспективой распространения и на государства, которые имеют общую границу с Российской Федерацией. Имею в виду Прибалтику, другие страны Восточной Европы. И третья фаза еще не просматривалась, но уже обсуждалась: Украина, Молдавия и Грузия.
Козырев понимал, что в случае, если будет принято положение о расширении НАТО, положение самого Козырева будет магистральным образом подорвано. Он держался. Недовольство им возникло где-то начиная с 1993 года. Уже в правительстве Черномырдина и в самой администрации были люди, которые указывали, что Козырев — американский министр иностранных дел в Москве. Была такая полушутливая формулировка. Уже в МИД, Совете Безопасности начала возникать тихая оппозиция.
