Ведь нам так и не удалось добиться, чтобы Акт Россия — НАТО стал юридически обязывающим документом. Запад настаивал на том, что это невозможно, поскольку, дескать, трудно провести его через парламенты всех государств членов альянса, что необходимо, дабы документ стал законом. Уверен, что это был ложный аргумент. В ЕС и не такие документы ратифицировали парламенты всех стран-членов. К тому же в то время еще ни Польша, ни Чехия, ни Венгрия, ни тем более Прибалтика, ни Румыния, то есть страны, чьи элиты мотивируются длительной, исторической ненавистью к России, не были членами НАТО и не могли заблокировать ратификацию. Акт мог не пройти сразу через конгресс США (и то это зависело бы в основном от настойчивости администрации Клинтона), а в парламентах Франции, Италии, Германии, Испании проблемы вряд ли бы возникли. Во всяком случае, не было никаких оснований утверждать обратное. Но из-за желания Ельцина поторопить события нам пришлось пойти на попятную, отказавшись от попытки добиться от НАТО юридически обязывающего документа.
Прояви Россия характер, возможно, мы бы добились этого. НАТО очень важно было получить согласие России на присоединение сначала трех стран, а потом и новых государств — ведь Основополагающий акт создавал «алиби» для Запада на неограниченное расширение НАТО.
Кстати, уже при Путине и Буше-младшем, когда прошла вторая волна расширения НАТО (о ней было объявлено в ноябре 2001 года), Москва не выразила по этому поводу радости, но и не выразила горячих протестов. Это не привело к кризису в наших отношениях. Почему? Потому что Россия ничего уже не могла сделать. При Ельцине мы подписали этот документ без географических ограничений и без юридически обязывающих положений. Так мы сами обрекли себя на то, что становились стороной, которая — volens nolens — принимает решения Запада.
Таким образом, Ельцин, с одной стороны, поступил правильно, избавившись от Козырева и назначив Примакова, который в общественном сознании ассоциировался с традиционной политикой, основанной на национальных интересах, и мог в более жесткой тональности вести диалог с Западом. Примаков имел совсем иной вес по сравнению с Козыревым, зависевшим от своих западных покровителей, которые нахваливали его Ельцину, чтобы он мог удержаться на своем посту. У Примакова совершенно не было такой зависимости. Но, с другой стороны, Ельцин продолжил пресловутую линию неопределенных уступок — иногда для внешнего эффекта, а порой из-за того, что не чувствовал себя уверенным в отношениях с Западом.
Финансовое положение страны было очень ненадежным. Небольшой рост экономики в 1996–1997 годах был слишком слабым, не позволил ни сделать достаточный запас золотовалютных резервов, ни создать основ для новой экономики. Это создавало условия для зависимости от США и МВФ. Кроме того, Ельцин рассматривал Запад как союзника в борьбе против коммунистов, которые постоянно бросали ему вызов, получали большое число голосов на выборах, добивались его импичмента. Ельцин не забыл ни событий октября 1993 года, когда его власть висела на волоске, ни выборов 1996 года, когда он одержал победу за счет откровенных манипуляций и искажений результатов голосования. В этой ситуации у Ельцина всегда в сознании была мысль, что в крайнем случае он сможет обратиться за помощью к Колю или Клинтону. Известно о крупных суммах помощи с Запада, которые поступили оттуда на его избирательную кампанию в 1996 году. Таким образом, как он собирался бежать в американское посольство в августе 1991-го, так и продолжал рассматривать посольство США как последнее убежище в случае, если что-то пойдет совсем не так. Эта психологическая зависимость у Ельцина, судя по всему, сохранилась до последних лет его пребывания на высшем посту. В этих условиях говорить о глубокой, последовательной доктрине внешнеполитической самостоятельности России — даже с учетом усилий и роли Примакова — не приходилось.
5. Конец ельцинского правления и эпохи иллюзий
Решение о расширении НАТО на Восток положило конец периоду иллюзий, что Россия может стать стратегическим союзником Соединенных Штатов Америки. Стало ясно, что США будут укреплять систему своих союзов без России. Стало также ясно, что они не намерены ограничиваться присоединением к НАТО лишь трех стран Восточной Европы, а именно Польши, Венгрии и Чехии, и пойдут дальше. Хотя официально США заявляли об обратном, по многим заявлениям, по тем встречам и дискуссиям в Вашингтоне, в которых мне довелось принять участие, по тому настрою, который господствовал в США, было очевидно, что они хотят извлечь максимум возможного из периода слабости России, прикрывая это разговорами о сотрудничестве и партнерстве.
Надо сказать, что на Западе была оппозиция расширению НАТО. Политики и общественные деятели, выступавшие против этого, отмечали существенные различия между Россией и СССР. Россия, по их мнению, уже не была противником Запада. Одним из них был известный американский дипломат и политолог Джордж Кеннан, автор так называемой длинной телеграммы. Она была написана в бытность им советником американского посольства в Москве в 1947 году и стала идеологической основой перехода США к холодной войне и политике «сдерживания» СССР. Кеннан, заложивший основы курса США в отношении СССР в годы холодной войны, в 1990-е пришел к выводу, что Россия — это не Советский Союз, что США и Россию больше не разделяют фундаментальные различия между политической и экономической системами, в идеологии. И возвращать ситуацию ко временам холодной войны, во-первых, неоправданно, а во-вторых, стратегически невыгодно Соединенным Штатам. Выигрыш от расширения НАТО, по убеждению Кеннана, был значительно ниже, чем проигрыш: США «приобретали» Восточную Европу и теряли Россию.
В парадоксальной форме эту мысль выразил известный американский политический обозреватель, колумнист «Нью-Йорк таймс» Том Фридман. В 1995 году в разгар дебатов о расширении НАТО он с сарказмом написал, что Западный альянс через расширение НАТО «получает чешский флот и польскую авиацию, но теряет Россию». Ирония понятна: с учетом того, что у Чехии может быть только речной флот, а военная авиация у Польши была весьма слаба, Фридман имел в виду, что приобретения несоразмерны потерям. Ведь Россия — даже в состоянии относительной слабости великая держава, член Совета Безопасности ООН, ядерное государство, ее вес и роль неизмеримо выше всех стран Восточной Европы. Несравнимые величины.
В Европе также были противники расширения НАТО. В частности, Эгон Бар, видный немецкий социал-демократ, один из авторов «новой восточной политики», которую ФРГ начала проводить в 1968 году при Вилли Брандте. У Франции были серьезные сомнения в необходимости расширения НАТО. Были и другие сомневающиеся. Но верх взяла линия на сплочение западного альянса на потенциально антироссийской основе.
Речь шла о расширении организации, которая профессионально занималась только одним военно-политическим противостоянием с Советским Союзом в Европе. Попытки НАТО представить дело таким образом, будто альянс в 1990 году превратился в гуманитарный клуб по обсуждению проблем демократии и защиты прав человека, не отвечали фактам и имели очень ограниченный успех в России. В основном НАТО внимали в либеральном лагере. Его представители призывали руководство России обратить внимание на то, что НАТО значительно изменилась, что теперь, после конца холодной войны, это уже совсем другая организация.
