Книга Глобальные шахматы. Русская партия, страница 28. Автор книги Алексей Пушков

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Глобальные шахматы. Русская партия»

Cтраница 28

Ельцин все хуже контролировал ситуацию внутри страны, Россия была на грани нового правительственного кризиса. Начался активный поиск замены для Евгения Примакова. Последний был достаточно мощной фигурой, человеком с убеждениями. Внешнеполитическая доктрина Примакова не до конца поддерживалась Ельциным, поскольку тот считал, что она подрывает действующую модель взаимодействия с Западом, которую президент рассматривал как финальную гарантию удержания власти. Помимо этого Примаков начал очень серьезные действия по деолигархизации власти. Он вошел в острый конфликт с Борисом Березовским. Закат этого олигарха начался именно тогда (тогда, в частности, было возбуждено «дело “Аэрофлота”» против Березовского и его соратников). Березовский чуть позже вернулся на политическую сцену, восстановил позиции, но это было возвращение перед окончательной эмиграцией.

Противостоял Примаков и другим олигархам. Потому что он отстаивал государственные интересы, а олигархи — свои собственные, корпоративные. Или интересы своего клана олигархата, «семибанкирщины», к которой всегда очень внимательно прислушивался Ельцин.

На этом фоне Ельцин начал искать альтернативу Примакову. В качестве его замены и возможного преемника президента рассматривался Николай Аксененко, министр путей сообщения, вице-премьер. На короткий период премьером был назначен Сергей Степашин. Но в итоге премьерская позиция была предложена директору ФСБ Владимиру Путину.

Чего Ельцин не мог тогда предвидеть, это того, что Владимир Путин в результате собственных политических инстинктов, тех выводов, которые он, несомненно, сделал с периода 1990-х годов, своего политического характера пойдет скорее по пути Евгения Примакова, а не по пути Бориса Ельцина. И по отношению к олигархату. И в своем понимании национальных интересов России. И по отношению к Западу. Эти позиции, естественно, проявились не сразу. Путину нужно было время, чтобы укрепиться во власти.

В общем, Ельцин сделал очень интересный выбор в том смысле, что не просчитал его последствия. Он искал человека, который будет ориентироваться на него даже тогда, когда он не будет президентом страны. Известно, что Владимир Путин был очень лоялен к Борису Николаевичу. Признателен за тот выбор, который Борис Николаевич сделал. Но за пределами личной лояльности и личной признательности говорить о преемственности в политике уже не приходилось.

И тому много объяснений, начиная с того, что просто личные характеристики этих двух людей абсолютно не совпадали. Да, Путин ушел из КГБ в начале 1990-х годов, прошел через мэрию Санкт-Петербурга, контрольное управление президента, через руководство ФСБ. Но как офицер российских, советских спецслужб он, конечно, воспринимал происходившее иначе, чем Ельцин. Для Ельцина развал, распад Советского Союза (на мой взгляд, уместно говорить о том, что частично был распад, а частично развал) был способом прийти к власти и утвердиться в качестве альтернативы Михаилу Горбачеву, пусть на более ограниченной территории, зато полновластным хозяином. Для Путина, как он чуть позже сказал, это была геополитическая катастрофа. Еще раз подчеркнем: для Ельцина развал Союза был инструментом в его властной игре, для Путина — именно геополитическая катастрофа. Причем здесь ключевое слово второе, не «геополитическая», а «катастрофа». Путин воспринял это как очень болезненное для страны явление.

В отличие от Ельцина, Путин имел лучшее представление о Западе и гораздо меньше по его поводу иллюзий. Хотя бы потому, что, проработав несколько лет в Дрездене, он был достаточно хорошо информирован о той холодной войне, которая шла не только между СССР, социалистическим лагерем в целом и западным лагерем, а между ФРГ и ГДР. На этой территории весьма острая борьба. ГДР пыталась ослабить политическую власть в ФРГ, ФРГ работала на ослабление власти в ГДР. Информация об этом, конечно, доходила до Владимира Путина. То есть у него было меньше иллюзий относительно того, что можно ожидать от Запада.

А кроме того, если Ельцин все интересы страны воспринимал через призму собственного положения и личной власти, Путин все же с самого начала стал утверждать себя как государственник. То есть человек, который отстаивает прежде всего государственные интересы и себя сопрягает с государственными интересами. Его формула — сильная президентская власть в сильном государстве. Ельцину же важно иметь просто сильную власть, а будет ли она в сильном государстве — вопрос второй. Укрепление страны не было его главной задачей. Это показывает вся политика, включая подбор кадров.

Для Путина государственническое начало было и остается частью его политических убеждений. Вспоминаю высказывания Билла Клинтона в сентябре 1999 года, когда президент США впервые встретился с недавно назначенным премьером Путиным, которого сразу стали воспринимать как наследника. Встреча произошла на саммите АТЭС в Новой Зеландии. Клинтон сказал: «С этим парнем нам будет гораздо труднее, чем с Борисом. Этот будет отстаивать национальные интересы своей страны». Это была характерная фраза, которую приводит в своей нашумевшей книге «Билл и Борис» тогдашний заместитель госсекретаря США Строуб Тэлботт. То есть с самого начала Клинтон обозначил, что это слом преемственности, а не ее возобновление. Что приходит другого типа человек, другого типа руководитель. И Клинтон почувствовал в Путине ту силу, которая через много лет превратит его в одного из лидеров современного мира.

На мой взгляд, путинская доктрина внешней политики, которая была окончательно сформулирована им в знаменитой Мюнхенской речи в феврале 2007 года, опиралась на тот опыт взаимодействия с Западом, который накопился в 1990-е годы. Помимо исторического опыта, профессионального образования, личных склонностей Путина, играла роль и сфера деятельности, в которой он работал.

При этом Путин не отличался идеологическим подходом к Западу. Ни разу не было замечено, что он воспринимал Запад как противника, врага по определению. И он давал это много раз понять. Он дал понять это, в частности, когда позвонил Джорджу Бушу — младшему после терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне, предложив помощь в борьбе с терроризмом. Он был первым из зарубежных лидеров, предложивших помощь, и это во многом предопределило дальнейшие личные отношения Путина и Буша. Американский президент потом много раз говорил, что вот Путин настоящий человек, в отличие от европейцев (Ширак, например, позвонил только через три дня).

Символичным было и выступление Владимира Путина в бундестаге на немецком языке в том же сентябре 2001 года. Спич, в котором было подчеркнуто, что Россия — часть Европы, произвел весьма позитивное впечатление на немцев. Это была неидеологическая речь, спич европейца, который видит Россию в Европе. Но Россию, с чьими интересами будут считаться, будут их уважать.

И вот здесь в будущем происходит главный надлом. Потому что до этого Россию воспринимали не как субъект, а как объект политики. Как государство, на которое Запад собирался влиять, диктовать повестку дня. От которого ожидал поддержки основных акций, поддержки в международных организациях. И был готов не начинать новую холодную войну при таких условиях. Любая самостоятельная игра России неизбежно должна была встретиться с отторжением на Западе, серьезным и весьма болезненным. Что мы и увидели после Мюнхенской речи, короткой войны с Грузией и уже в высшей стадии неприятия во время украинского и сирийского кризисов в 2014–2017 годах.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация