А почему, собственно, тут надо что-то выдерживать? Может быть, он был бы счастлив здесь, с ней. А кто она такая? Ведь он о ней совсем ничего не знает, даже не знает, сколько ей лет. Зато – из своих, из избранных. Но дома – юная и прекрасная Оля, о которой он тут же предательски вспомнил. А полчаса назад – предательски забыл. Сплошное предательство – и по отношению к Оле, и к этой женщине тоже. Одновременно.
Полная безнадежность.
В общем, надо вставать и уходить.
В общем, договорились: обе наши мамы – хорошие. А эти деньги не имеют никакого отношения к тому старому дачному делу. Каждая мама зажала две тысячи рублей из своих денег. Большие ли это были деньги тогда? Трудно сказать. Кажется, что да. Но если честно – не очень. А кстати, что такое – большие деньги?
Бывают разовые большие деньги, а бывают постоянные. Распределенные. Вот две тысячи рублей в 1975 году – большие деньги? Да, если тебе их подарили, или ты их выиграл в карты, или ты вдруг получил нежданный гонорар, совершенно нежданный, неожиданный, премию на работе, например, или попросили написать сценарий учебного фильма про антенны и вдруг заплатили аж две тысячи – и ты можешь их потратить. Тогда большие. А так – годовая зарплата из расчета сто шестьдесят рублей в месяц. Чепуха.
«И вот за это, – подумал Алеша, – за годовую зарплату младшего научного со степенью, я пожелал человеку смерти. И это сбылось. У кого бы прощения попросить?» Собрался с духом и рассказал Наташеньке, как он в сердце своем проклял ее родителей и пожелал им скорой смерти и как ему до сих пор стыдно и страшно.
– Ничего, – сказала она. – Прощаю, конечно.
– Спасибо. – Он поцеловал ее, слегка обняв за плечи, потому что они уже встали и оделись.
– Я их обожала, – сказала Наташенька. – А они притворялись. Делали вид. Мне было плохо с ними! Но я их не убивала.
– Признайся! – вдруг прошептал он. – Ну, признайся. Расскажи, за что. И, главное, как это было.
– Нет. – Она сжала губы и сильно помотала головой. – Нет! Я не убивала. Скорее всего. Мне так кажется. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее стараюсь забыть. А потом вспоминаю снова. И уже ничего не понятно. Совсем. Все уже перепуталось.
– У меня тоже, – сказал Алеша.
– Почему она в носках? – спросил Игнат. – Для сексапильности?
– Не совсем, – сказал Риттер. – У нее некрасивые пальцы ног. Вспоминай, в прологе: «На ней были тонкие парчовые туфли, но размер, наверное, сорок второй. Через парчу проступали некрасивые пальцы». Толстые, короткие и сильно скошенные кнаружи.
– А почему он у вас Алеша, а не Алексей, ему же здесь за сорок?
– Потому что он здесь снова совсем маленький, – объяснил Риттер.
Часть вторая. Васильки
1.
– Кто же этот подданный Ее Величества? – спросил Игнат.
– Расскажу, – сказала Юля. – Но не сразу. До него надо еще добраться. Ты уже понял, что он как-то связан с художником Алабиным, который раньше жил в квартире Перегудова.
Итак, начнем с Алабина.
Тридцать пятый год. Петру Никитичу Алабину тридцать с небольшим. Он получил завидную должность в Метрострое, и еще – его картину приобрела Третьяковская галерея. У него праздник. Но гостей он не собирает. Он пригласил к себе в гости свою старинную подругу Марину Капустину, ныне жену важного архитектурного чиновника.
– Петя, куда ты меня притащил?
– Погоди, сейчас. У меня сегодня праздник. Ничего квартирка, а? – Он выбежал на кухню и принес целый поднос с конфетами, коньяком, бокалами, тарелками, пирожными.
– Да, мило, – сказала она.
– Ну конечно, тебя не удивишь жилищными условиями… А мы люди неизбалованные, еще не отучились восторгаться. «Во – ширина! Высота – во!» Рассказ художника Петра Алабина о вселении в новую квартиру! Три комнаты и вот – мастерская. Ванная, кухня, окна на две стороны.
– Что ты. У нас с Антоном гораздо скромнее.
– Ну уж.
– Приходи, увидишь.
– А ведь и приду! Возьму и приду. Приду, тебя за руку возьму и уведу. Шучу, шучу.
– Такая квартирища – одному тебе…
– Знаешь, это было как снег на голову, – счастливо смеялся Алабин. – Вызывают к товарищу Кагановичу. Лазарь Моисеевич утверждает мои эскизы. Посмотрел, похвалил, расписался на планшете, а потом говорит: «Товарищ Алабин, а какой-то у вас странный домашний адрес, я в личном деле посмотрел. Трубачевская улица, дом пятнадцать, а квартиры нет? Никак вы, мой дорогой, целым домом владеете? Тем более что в этом доме квартир нет, одни учреждения! Что такое? Что за домовладельцы у нас тут завелись на восемнадцатом году советской власти, а?» – а сам улыбается. Я признался, что подвал снимаю. Товарищ Каганович расхохотался и говорит: «Вы просто удивительный человек! Живете в подвале конторского здания и никому не слова. Знаете что? На Большой Калужской построен новый дом для деятелей науки и культуры. Как-никак руководитель художественного оформления Метростроя, хватит ютиться в подвальчике!»
– Он не новый, – сказала Марина.
– Почти новый. Недавний.
– Не такой уж недавний. А в этой квартире кто-то жил?
– Неважно. Все равно дом почти новый. Дома стоят сотни лет. Особенно вот такие, смотри. – Он подвел ее к окну. – Стена почти в метр! Пять лет, семь лет – тоже новый. Тем более что ремонт.
Марина сразу поняла, что здесь кто-то жил раньше. Было многовато мебели. В буфете, она увидела через приоткрытую дверцу, была посуда, в том числе старинная. Белые чашки с мелкими цветами. Щелкнули и отбили две четверти настенные часы. Половина шестого. Марина не хотела об этом говорить. Но все-таки сказала, первое попавшееся и оттого обидное:
– Наверное, потом тут никто не хотел жить.
Алабин посмотрел ей в глаза и просто, искренне, весело, словно бы не чувствуя опасного смысла ее слов, ответил:
– Отчего же никто? Я захотел! Товарищ Каганович, веришь ли, лично привез меня сюда, на своем «паккарде», сам отпер дверь, ордер вручил и ключи отдал. Он меня спросил: «Нравится? Хотите?» А я говорю: «Ого! Еще бы! Спасибо вам, родине, партии и лично товарищу Сталину!» Он говорит: «Да пожалуйста! Да на здоровье! Обращайтесь, если что!» – и уехал. Вот. Только позавчера прописался.
«Тем более, – подумала Марина. – Не мог он за три дня накупить всю эту мебель и посуду. И часы. Даже если грузовик с пятью грузчиками нанять и объехать все московские магазины, рынки и комиссионные, все равно не выйдет. Потому что вот здесь – не подбор, а явный гарнитур из светлого ореха. Ну и ладно».
– Значит, новоселье? – спросила она.
– Значит.
– Где же гости?
– Мне не нужны никакие гости. – Он сказал это раздельно и даже зло, пристально на нее глядя. – Ты знаешь, кто мне нужен.
