Салли объяснила, что его жена пригласила подругу. Но этого не может быть. Ему же об этом ничего не известно. И вообще, какая такая подруга? Вся жизнь Карлы – это ее работа, у нее множество деловых связей, постоянно появляются новые знакомые, и она коллекционирует новые адреса, как другие коллекционируют почтовые марки, ссылаясь при этом на то, что никогда нельзя заранее знать, зачем они могут пригодиться. В этом не было ничего пренебрежительного или высокомерного, она действительно хорошо относилась к тем, с кем ей приходилось иметь дело. Она не легко сближалась с людьми, зато великолепно умела поддерживать светские и деловые отношения. Нет такой темы, по которой среди ее знакомых не нашлось бы по крайней мере одного консультанта. Но чтобы подруга?!
Наверное, Салли просто ошиблась. Кого бы там ни пригласила Карла, вряд ли эту гостью можно назвать подругой. Он попытался представить себе щебечущую и хихикающую Карлу, прогуливающуюся по Курфюрстендамм в обществе другой женщины, разглядывающую витрины, заходящую с подругой в кафе «Меринг». Представить ее часами висящей на телефоне за обсуждением каких-то пустяков. Ну и прочее в этом роде, чем обыкновенно занимаются подружки. Когда появился Фредерик-младший, Карла не стала заводить дружбу с другими женщинами. Хотя это была ее первая беременность, первый младенец, она не стремилась знакомиться с другими мамашами, у которых были дети его возраста, чтобы обмениваться с ними опытом. Так что же это за подруга?
– Элла, – лаконично сообщила ему жена.
Никакой Эллы он не знал. Как и многих из тех, с кем имела дело его жена. Хотя, может быть, и знал, да запамятовал. С ним это часто бывало. Карла в таких случаях улыбалась, шепотом называла на ухо имя и пожимала руку со словами: «В следующий раз мы всех запишем нотными знаками и возле каждого обозначим соответствующий инструмент». Она думала, что это шутка, но он знал, что так он бы запомнил людей. Ему достаточно было одной репетиции, чтобы запомнить все лица в оркестре в сочетании с инструментами, на которых играл тот или иной музыкант.
На этот раз Карла не улыбнулась и не напомнила ему, откуда он должен знать эту Эллу. Она давно не улыбалась, уже полгода, но это понемногу пройдет, сказал психиатр: тут все решает время.
Фредерик был рад, что постоянно бывает в разъездах. Благодаря этому ему иногда на несколько дней удавалось забыть, как изменилась Карла. О дочке он вспоминал редко. Поэтому он не испытывал чувства вины; то же было, когда появился Фредерик-младший. К младенцам он не знал, как подойти. Он с нетерпением ждал того времени, когда Фелисита научится говорить. Мечтал, как начнет учить ее игре на каком-нибудь инструменте. У Фредерика-младшего, к сожалению, не было интереса к музыке, он до самозабвения увлекался возней со всякой техникой, все время что-то мастерил и экспериментировал; может быть, музыкальность проявится у него позже, может, у мальчиков вообще так и должно быть. О себе Фредерик уже и не помнил, чем он занимался в этом возрасте. Само собой, играл на рояле. А еще чем? Наверняка он тоже время от времени что-нибудь там мастерил, только это забылось. Да и Фредерику-младшему не обязательно становиться музыкантом. Вообще, даже лучше, если он займется чем-то другим, решил Фредерик. Впервые с тех пор, как сын появился на свет, Фредерик посмотрел на его будущее с такой позиции. Действительно, так даже лучше, а то его постоянно будут сравнивать с отцом. Сам удивляясь, как легко ему вдруг стало на душе, Фредерик отправился посмотреть, что делает сын. Он нашел мальчика в его комнате, где тот деловито возился с моделью железной дороги. Фредерик улыбнулся, глядя на сына, подсел к нему на пару минут и послушал, как увлеченно ребенок болтал про игрушечный ландшафт с миниатюрными горками, озерами, крестьянскими усадьбами, коровками и овечками. Затем он пошел в свою комнату, сел за рояль, но играть не стал – вот-вот должны были прийти гости.
Фредерик-младший. Славный мальчонка. В разъездах Фредерик порой скучал по сыну, по Фелисите пока нет. Скоро, наверное, начнет скучать и по ней. А там, долго ли, коротко ли, Карла тоже начнет улыбаться, как прежде, и нынешнему наваждению придет конец. Главное – время, сказал психиатр. Время поможет.
Спустя несколько минут он уже встречал Петера и Мириам. Они пришли первыми. Его родители позвонили из гостиницы. Они всегда останавливались в гостинице, говорили, что на вилле родителей Карлы им как-то не по себе в обширных покоях гостевых комнат, где места больше, чем во всем их франкфуртском жилище. Они по-прежнему говорили «вилла родителей Карлы» и никогда – «вилла Карлы» или «ваш дом». Ему снова вспомнилась эта Элла, но лишь мельком. Петер как раз рассказывал о своем новогоднем концерте, запланированном на начало следующей декады: конечно же, он хотел, чтобы у него выступил Фредерик, и Фредерик сходил за своим деловым календарем, чтобы вписать в него это предложение – карандашиком и под вопросительным знаком. Дружба дружбой, но все это необходимо предварительно обсудить со своим агентом и с фирмой звукозаписи. Он вежливо поинтересовался у Мириам, как обстоят дела с ее ролями. Бедняжка все еще надеется, что однажды ей дадут спеть «Лючию ди Ламмермур», а муж все никак не скажет ей, что не одобряет эту идею. Вероятно, он каждый сезон отговаривается тем, что директор театра не любит Доницетти. И о чем только думает Мириам, маленькая толстушка, воображая себя Лючией! Но Фредерик, разумеется, ей ничего не сказал, только незаметно обменялся взглядом с Петером, когда Мириам встала, чтобы помочь Салли подать кофе и пирожные.
Через полчаса пришли его родители. Салли привела в салон Фредерика-младшего и принесла Фелиситу. Все вежливо повосхищались малышкой и отдали детям подарки. Не хватало только Карлы. Карлы и этой Эллы. Его спросили, где же Карла. Он переадресовал вопрос к Салли. Та только пожала плечами и ткнула указательным пальцем наверх, что, очевидно, означало: она все еще наверху. В какой-то момент он попросил Салли проведать Карлу, но тут же забыл, что уже посылал ее, так как был в это время занят разговором с родителями. Затем его поймал за рукав Петер и отвел в сторонку.
– Что с ней такое? – спросил Петер.
Фредерик подумал, что он говорит о Карле, но тот спрашивал про Фелиситу.
– Я не особенно разбираюсь в детях, – сказал Петер. – Но у нее что-то нездоровый вид, может быть, она…
Он не докончил фразу, и та повисла в воздухе. Повисло то невысказанное, что Фредерик все время старательно отгонял от себя. Наверное, Петер хотел сказать «отстает в развитии», «инвалид».
Салли постоянно заговаривала с ним на эту тему, когда он бывал в Берлине – «бывал дома», поправил он сам себя в который уже раз. Доктор решил, что у малышки дистрофические явления, и прописал ей особое питание, но улучшение никак не наступало. Дети умирают, когда не чувствуют материнской любви, утверждала Салли.
Петеру он только сказал:
– Ей немного нездоровится, но врач за ней наблюдает, так что не тревожься, мы обо всем позаботились.
