Для него, говорила она, ею были уже давно запланированы полезные знакомства с основными представителями городского антифашистского движения; более того, она уже поручила Ровигатти предупредить о его скорых визитах.
С социалистами надо было сойтись в первую очередь. Однако нотариуса Личчи, весьма язвительного и чудаковатого, лучше оставить еще повариться в собственном соку, пока он не стряхнет с себя равнодушие и сам не начнет искать прежних друзей. Необходимо было срочно сходить к адвокатам Баруффальди, Поленги и Таманьини, трем реформистам, жаждущим действия, а потом зайти к адвокату Боттекьяри, чтобы попытаться «подцепить» его племянника Нино, который недавно поступил в контору дяди в качестве практиканта. Речь шла о молодом человеке несомненно разумном и способном, раз уж он сумел добиться авторитета и в Союзе фашистской университетской молодежи, где два года назад, по ее сведениям, он выполнял довольно важные функции. Его необходимо было вовлечь в дело как можно скорее, это ясно, иначе вскоре он попадет под очарование какой-нибудь новой «тоталитарной сирены».
Кроме социалистов, ему надо было познакомиться со старыми республиканцами: такими, как дантист Канелла, портной Скуарча, аптекарь Риккобони. И они в последнее время подавали недвусмысленные знаки, указывающие на их желание двигаться, на готовность во имя общих целей борьбы забыть о вечных обидах и антисоциалистических предрассудках.
Что касается католиков, то их среда, схожая в этом с коммунистической, оставалась в некотором роде замкнутым миром, куда было непросто попасть. И все же адвокат Галасси-Тарабини, хотя бы он, был человеком вполне открытым. В свое время он близко общался и с графом Грозоли, и с доном Стурцо; вступал в противоречие с клерикалами фашистского толка в годы, когда папа Пий XI прославлял Муссолини, чуть ли не объявив его Человеком Провидения: вот человек что надо, им никак нельзя пренебрегать. Надо было также сказать об инженере Сеарсе, либерале скорее правого уклона, но человеке весьма благородном; и о докторе Герцене, пламенном сионисте, пусть так, но которого вполне вероятно привлечь к делу итальянского антифашизма, особенно если его будет приглашать единоверец.
Оставался, наконец, Альфио Мори, товарищ и в некотором смысле ученик Антонио Грамши (они познакомились в тюрьме), человек, о котором ходили слухи: говорили, что товарищ Эрколи, каждый раз, когда тайно возвращался из Советского Союза, все охотнее выслушивал его советы. Мори был самым важным из всех, и поэтому за ним особенно тщательно следили. Ему всегда надо было действовать с крайней осмотрительностью. Например, назначалась встреча, а он не приходил на нее. Назначалась вторая, и он снова не являлся. Только при пятой, шестой встрече подряд Мори наконец решался показаться. В любом случае, если у Бруно будет терпение, может быть, ей и удастся устроить ему встречу даже с Мори…
Она все говорила, говорила… Тени надгробий и стел постепенно вытягивались в траве, луг понемногу пустел, несколько влюбленных парочек двигались в сторону бастионов.
В один из вечеров Бруно лежал, как обычно, у ног Клелии Тротти. Слушая не особо внимательно то, что она говорила, он бесцельно водил взглядом по площади и в какой-то момент заметил метрах в двадцати светловолосого, высокого, стройного юношу, опершегося на раму велосипеда.
У юноши был вид человека, который кого-то ждет, и, чтобы убить время, он погрузился в разглядывание розовых страниц газеты. И вот действительно, почти бегом приближается девушка, тоже светловолосая, тоже красивая и совсем молоденькая. Возможно, она боится, что за ней следят, потому что, двигаясь по лугу, каждые три или четыре шага она оборачивается и смотрит в сторону, откуда появилась.
Но никто, разумеется, за ней не следил. Простое кокетство.
Добежав до своего дружка, она первая бросилась в траву, сразу же расправляя вокруг ног быстрыми и изящными движениями руки белую шерстяную юбку в складку. Другой же рукой она ласково тянула оставшегося стоять юношу, приглашая его сесть рядом.
Теперь они оба сидят рядом в траве, спиной к Бруно, около велосипеда. Их юные головы склонены и почти касаются друг друга. Поддавшись неге вечернего воздуха, наслаждаясь простым соприкосновением тел, похоже, они не произносят ни слова. «Кто они? Как их зовут?» — беспокойно спрашивал себя Бруно, а голос Клелии Тротти звучит в его ухе будто издалека, неразборчивым жужжанием. Хотя он так и не смог, несмотря на все усилия, вспомнить их имена, ему казалось, что он их знает: и юношу, и девушку. В одном он, во всяком случае, был уверен: что они студенты, возможно из классического лицея, и что оба принадлежат к лучшим буржуазным семействам города.
Прошло около десяти минут.
Вдруг Бруно увидел, как юноша шевельнулся. Встал на ноги, спокойно подобрал велосипед и предложил руку подруге. Та повисла на ней всем телом, заставив его поднять ее силой, и смеялась с ленивым кокетством, запрокинув голову.
Они начали удаляться в направлении городских стен, наискосок пересекая луг.
— Почему бы и нам не пойти туда? — сказал Бруно.
Левой рукой он указывал на Стену Ангелов, все еще залитую солнцем.
— Но уже поздно, я боюсь, мы не успеем, — ответила Клелия Тротти, которую он перебил на середине фразы. — Вы же знаете, мне надо возвращаться домой засветло!
— Будет вам! Всего только один раз… Мы увидим великолепный закат.
Бруно уже поднялся. Он протянул ей руку, чтобы помочь встать, и они направились к бастионам.
Молодая парочка двигалась метрах в пятидесяти впереди. Юноша сел на велосипед и иногда, чтобы сохранять равновесие, придерживался правой рукой за плечи подруги. Бруно никак не мог на них насмотреться. «Кто они, как их зовут?» — продолжал бормотать он сквозь зубы. Они казались ему даже не просто красивыми, а чудесными, недосягаемыми. Так вот они какие, образцовые представители расы! — говорил он себе с отчаянием ненависти и любви, прикрыв веки. Их кровь лучше, чем его, их душа лучше, чем его! Если он не ошибался, волосы девушки были схвачены сзади красной лентой. И последние солнечные лучи, казалось, все собрались на этой ленте.
О, быть с ними, одним из них, несмотря ни на что!
— Я правильно сделала, что послушала вас. С вершины городской стены мы сможем насладиться действительно необыкновенным закатом, — умиротворенно сказала Клелия Тротти.
Бруно обернулся. Так, значит, она ничего не видела, в очередной раз ничего не заметила. И теперь она снова заговорила. Будто сама с собой. Будто преследуя сновидение. Всегда затерянная в своем одиноком, вечном мечтании тюремной заключенной.
Он вздрогнул.
Возможно, настанет день и она поймет, кто такой Бруно Латтес, подумал он, снова обращая взгляд прямо перед собой. Но если этот день и настанет, то, конечно, еще очень нескоро.
Однажды ночью в сорок третьем
Пер. Ольга Уварова
I
С первого взгляда этого можно и не заметить. Но стоит посидеть несколько минут за столиком перед «Биржевым кафе», где прямо над вами нависает отвесная круча Часовой башни, а чуть правее выступает зубчатая крыша Оранжереи, чтобы это сразу бросилось в глаза. Речь вот о чем: летом и зимою, в солнечную погоду или в дождь — крайне редко те, кому надо пройти по этому отрезку проспекта Рома, шагают прямиком по залитому светом тротуару на противоположной стороне улицы, ровной линией тянущейся вдоль глухой кирпичной ограды крепостного рва. Если кто-то тут и проходит, то это может быть турист, заложивший указательный палец между страницами красного томика «Туринг клаба» и задравший голову, или заезжий коммерсант, который, зажав под мышкой кожаную сумку, спешит, тяжело дыша, в сторону железнодорожного вокзала; это может быть крестьянин из области, приехавший в город на рынок и, в ожидании послеобеденного автобуса на Комаккьо или Кодигоро, с явным смущением несущий свое тело, отяжелевшее от еды и вина, которыми он заправился вскоре после полудня в какой-нибудь харчевне в Сан-Романо. Это может быть кто угодно, но только не феррарец.
