Они сделали несколько шагов, потом Гайковский вдруг спросил:
– А как звать-то тебя?
– Аня, – всхлипнула она.
– А меня Александр.
– Я знаю.
– А я думал, что тебя Анастасией зовут. Николаевной, – ухмыльнулся он вдруг.
Аня слабо улыбнулась в ответ, опустила голову.
– А та, другая, значит, спаслась… – пробормотал Гайковский.
– Может быть, – кивнула Аня. – Хорошо бы!
– Ишь ты, – протянул Гайковский. – Радуешься? Так ты за нее жизнь отдать готова была?
Аня молчала.
– Ничего я в этом не понимаю и, видать, не пойму, – горячо сказал Гайковский. – Но тебя спасу. Жалко мне тебя.
Аня шла молча. Потом прохрипела:
– Нас учили, что мы должны… должны…
– Кому? – не понял Гайковский. – Чего должны?
Она молчала. И больше не проронила ни слова за все то время, пока они шли до моста.
Берлин, 1922 год
Теперь все эмигранты в Германии знали, что Зинаида Толстая достоверно опознала в пациентке Дальдорфа избежавшую смерти великую княжну – кажется, Анастасию, однако вполне может быть, что и Татьяну, хотя последнее предположение и нелепо: девушка маленького роста, а Анастасия была ниже всех сестер.
Впрочем, этого свидетельства было недостаточно. Члены монархического совета направили посланца в Киль, где в своем поместье Хеммельмарк проживали сестра императрицы Александры Федоровны принцесса Ирена и ее муж принц Генрих Прусский. Здесь нашла приют баронесса София Буксгевден, бывшая камер-фрейлина и подруга императрицы. Она навещала сосланную царскую семью в Тобольске и каким-то чудом смогла избегнуть там ареста, а потом и спастись от большевиков и в конце концов добраться до Европы. С тех пор как Буксгевден последний раз видела великих княжон, на пути из Тобольска в Екатеринбург, прошло четыре года. То есть она видела великих княжон самой последней. Принцесса Ирена попросила баронессу поехать в Берлин и взглянуть на пациентку Дальдорфа.
Боткин углядел в этом визите определенную опасность. Поэтому он дал знать Мари-Кларе Пойтерт, чтобы предупредила претендентку о приезде Буксгевден и дала ей в руки некое оружие, если София Карловна поведет себя не так, как хотелось бы.
Позднее он похвалил себя за предусмотрительность.
С самого начала всё пошло наперекосяк. Баронесса обосновалась в приемной лечебницы и потребовала, чтобы пациентку (кстати, ее называли в Дальдорфе уже не «фройляйн Унбекант», а «фройляйн Анни»: это имя и напоминало об Анастасии, и в то же время было ласково-нейтральным… кстати, его предложила сама пациентка, ну а фамилию – не могла же она продолжать числиться в больничных документах только под именем! – она взяла первую попавшуюся, увиденную в газете – Андерсон) привели к ней. Ее осторожно предупредили, что «фройляйн Анни» ни к кому не выходит, поэтому баронессе лучше пройти в ее палату.
Баронесса возмущенно фыркнула и передала «этой особе» просьбу, напоминающую приказ: сойти в приемную.
Спустя час стало понятно, что ожидание напрасно, и Софья Карловна все же направилась в палату.
«Фройляйн Анни» наотрез отказывалась говорить с баронессой, которая сначала вела себя довольно приветливо и даже пыталась ласково погладить по плечу закутавшуюся в простыню девушку. Наконец раздраженная баронесса схватила простыню и оттянула ее на грудь пациентки, так чтобы иметь возможность полностью осмотреть ее лицо.
– Вы напоминаете Татьяну только верхней частью лица, – воскликнула Софья Карловна возмущенно. – Вы не Татьяна! У вас более светлые волосы, у вас нет некоторых из зубов, а оставшиеся не похожи на ее зубы.
– Я никогда и не говорила, что я Татьяна, – пожала плечами «фройляйн Анни». – И что-то не припомню, чтобы вы, Софья Карловна, заглядывали к нам во рты.
– Конечно, не помните, – парировала рассерженная баронесса, – ведь вы самозванка. И не смейте фамильярничать! Вы должны назвать меня баронессой!
– Раньше мы называли вас Изой, – вздохнула «фройляйн Анни». – Я отлично помню, как папá и мамá обсуждали, почему сорвалось наше освобождение в Екатеринбурге. Помните? Когда мы переехали из Тобольска, только вас из самых близких к нам людей освободили вместе со слугами. Генерал Татищев, князь Долгоруков, графиня Гендрикова и госпожа Шнейдер были уничтожены. А вы спокойно уехали. Папá и мамá говорили: «Иза очень изменились в Тобольске, перед отъездом в Екатеринбург!»
– Что вы хотите сказать? – отпрянула баронесса.
– То, что вы слышали, Иза, – бросила «фройляйн Анни» и снова укрылась с головой простыней.
Сергей Дмитриевич Боткин сыграл наверняка! Не далее как вчера он слышал в Монархическом совете эти разговоры о Буксгевден: очень многие не могли понять, почему именно только она была отпущена на свободу из всех высокопоставленных особ, сопровождавших императорскую семью. Илья Леонидович Татищев, Василий Александрович Долгоруков, Анастасия Васильевна Гендрикова и Екатерина Адольфовна Шнейдер были зверски убиты – кто в Екатеринбурге, кто в Перми. Учитель императорских детей Пьер Жильяр спасся чудом, камердинер государыни Волков смог бежать из-под расстрела.
Так или иначе, баронесса Буксгевден покинула Дальдорф в разъяренном молчании. Она наотрез отказалась признать великую княжну в «этой особе» и признать ее права, однако не делала никаких публичных заявлений, сказав об этом только принцессе Ирене, что надолго закрыло «фройляйн Анни» путь в Хеммельмарк. Однако многие из русских эмигрантов в Берлине, которые не знали о мнении Софьи Карловны, посчитали, что вопрос о том, великая это княжна или нет, по-прежнему не решен.
Находились наивные люди, которые всерьез спрашивали: почему царская семья не могла бежать?
От таких вопросов «фройляйн Анни» начинала бить дрожь, ответы ее звучали нервно и сбивчиво:
– Как мы могли выйти? Как мы могли это устроить? Вы не понимаете… Мы не могли свободно разговаривать. Мы никогда не бывали наедине. Они всегда были в комнате! Русские солдаты – это что-то ужасное. Они врывались в комнаты по ночам. Они все время пьянствовали и отвратительно ругались. Они были ужасны!
Когда Клара Пойтерт рассказала Боткину об этих ответах, он довольно кивнул. Да, чувствуется, что девушку и в самом деле готовили очень серьезно: ей даже рассказали об обстановке в доме Ипатьева. Видимо, этот господин Иванов, о котором она упоминала (фамилия, понятное дело, вымышлена, однако Боткину так и не удалось выяснить, кем был этот человек на самом деле), получил эти сведения от охранников арестованной императорской семьи. Сам-то Боткин встречался с Жильяром, не жалевшим черных красок для описания жизни узников, о которой знал со слов Чемадурова, государева камердинера. С ним Жильяр повстречался в Екатеринбурге после его освобождения от красных. Чемадуров говорил то же самое, что и протеже Боткина – «фройляйн Анни».
