– В баню, – ответили ему.
– В баню? – изумился Анатолий. – В какую еще баню?
– Пошли, по пути расскажем! – позвал рыжий, и Анатолий бросился их догонять.
Пока шли на Фридрихштрассе, где Анатолий несколько дней назад напрасно потерял время в кафе «Фридрихсхоф», ему торопливо, на разные голоса рассказывали, что здесь недавно вновь открылась некогда знаменитая парная в Адмиралспаласт – Адмиральском дворце.
Еще в 70-е годы прошлого столетия здесь пробурили артезианский источник минеральной воды, и вскоре была построена Адмиральская садовая купальня.
Накануне Мировой войны купальню снесли и на ее месте успели выстроить Ледовый дворец, который назвали Адмиралспаласт. Он стал одним из самых популярных мест городских развлечений. И как-то так вышло, что ледовая арена отошла на второй план, а гораздо больше приманивала публику череда купален – бани на манер римских, кегельбан, кафе, ресторан, ночные клубы… Богато обставленные номера купален были открыты днём и ночью.
После Ноябрьской революции купальню закрыли, однако недавно открыли вновь, только теперь изысканная парная в Адмиралспаласт превратилась в ночлежку. Отнюдь не благотворительную, конечно, но и не разорительную. За ночь просили двадцать марок. Но за эти деньги, изощрялись остряки, можно и дочиста поспать, и крепко помыться.
Когда Анатолий и его спутники добрались до Адмиральского дворца, сюда уже подтянулись от железнодорожной станции «Фридрихштрассе», находившейся поблизости, приезжие с чемоданами. Измученные тщетными хождениями по отелям, которые запрашивали несусветные деньги за ночь в каком-нибудь клоповнике, странники облегченно вздыхали на пороге бани, поспешно раздевались и устремлялись в парилку. Единственным одетым оставался банщик – остальные, забыв обо всем, с наслаждением разоблачались, чтобы напариться докрасна, а потом поболтаться в прохладной воде бассейна.
Анатолию показалось, что он заново родился на свет, когда, выбравшись наконец из бассейна, он направился в общую спальню, запахнувшись в толстый, теплый купальный халат (прокат входил в стоимость билета).
Теперь ему не было жалко потраченных двадцати марок!
В огромной спальне как попало стояло множество маленьких, низких кушеток. Посетители устраивались на них и пытались уснуть.
Но уснуть было трудно, потому что, по неведомым причинам, после парилки пробуждался поистине зверский аппетит. А есть было нечего!
Ладно бы если все лежали тихо, на свой лад приглушая бурчание голодных желудков. Но несколько человек, прибывших с вокзала, открыли свои саквояжи и принялись, хрустя промасленной бумагой, разворачивать снедь, которую взяли с собой в дорогу, а потом, понятное дело, есть ее – причем неторопливо, причавкивая и причмокивая, со сводящим с ума наслаждением.
Спутники Анатолия, ставшие неузнаваемыми в голом виде, затихли, расползшись по дальним углам огромного зала, в котором пятнадцать-шестнадцать ночных посетителей совершенно затерялись. В конце концов и он решил сменить лежак, чтобы оказаться подальше от жующих, и, поднявшись, потащился было от них, да столкнулся с мужчиной, которому, видно, пришла в голову та же мысль.
– Извините, – буркнул незнакомец по-русски, и Анатолий бросил на него любопытный взгляд: давно он не встречал соотечественников! Все постепенно ассимилировались – Берлин за эти два года перестал звучать на каждом углу русской речью.
– Пардон, – тотчас поправился этот человек, и Анатолий усмехнулся:
– Я понимаю по-русски.
Но этот голос он вроде бы слышал уже когда-то… Да и незнакомец посмотрел на него внимательней – и взгляд его словно бы прилип к Анатолию, у того возникло странное, почти болезненное ощущение, что этот взгляд как бы вывернул его наизнанку, мигом оценив не только его настоящее состояние, но и выведав прошлое, а также непостижимым образом увидев его будущее. Вот ведь как бывает – даже имя его, даже фамилия оказались известны этому странному человеку, потому что он вдруг тихо, изумленно воскликнул:
– Башилов?! Толька Башилов? Это ты?!
Анатолий вгляделся в смуглое, с резкими чертами лицо и узнал его.
– Фадеев? Григорий? – не веря глазам, изумленно проронил он и не заорал от радости только потому, что Фадеев сделал мгновенный жест, призывающий к тишине.
Россия – Берлин, 1918–1922 годы
Самой большой чушью в «творении» Татьяны Боткиной – хотя, если честно, Анне оно всё казалось чушью, и пока было непонятно, сможет ли она это, как советовала авторша, «переварить и пропустить через себя», – были рождение ребенка у великой княжны Анастасии Николаевны от Александра Чайковского и события, которые этому предшествовали и за ним следовали.
Сначала шло длинное-предлинное – Анна устала читать! – описание путешествия с беспамятной, израненной, лишенной каких бы то ни было лекарств, постоянно находящейся на грани жизни и смерти – но при этом никак не умирающей! – девушкой через всю Россию. Существовали все это время, надо полагать, Чайковские за счет продажи драгоценностей, которые они мало-помалу выпарывали из корсета и подола Анастасии. А может быть, их извлекли все разом – это Татьяна не уточняла.
И вот на исходе 18-го года телега с по-прежнему бесчувственной и беспомощной великой княжной доезжает до наведенного германской армией моста через Днепр – в районе Николаева. Через него переправляются остатки разбитой армии Деникина. К ним примыкает телега, на которой везут по-прежнему бесчувственную княжну Анастасию. Чайковский рассказывает об этом командиру отступающих частей, тот верит, сообщает начальству охраны моста, и этот лейтенант тоже верит ему и пропускает повозку.
Капитан деникинцев советует Гайковскому по прибытии в Бухарест обратиться к королеве Марии, родственнице великих княжон Романовых. А пока он и его отряд сопровождают Чайковских вместе с их знаменитой телегой в какой-то монастырь, где монахини с помощью неких целительных настоек помогают Анастасии излечиться от церебрального паралича.
Анна покачала головой. Да, бедняжке Анастасии немудрено было спятить! К мифическим ударам прикладами по голове добавился еще и церебральный паралич… Анна не слишком хорошо знала, что это такое, но слышала, что он бывает только у детей и развивается в связи с повреждением мозга во время родов. Как оправдание провалов в памяти это, конечно, сойдет, но ведь тогда получится, что веселая Анастасия с рождения была не в своем уме… тут Татьяна перестаралась, конечно!
Потом Чайковские добираются до Кишинева, где останавливаются у какой-то родни. Это уже 1919 год, конец зимы. Здесь Чайковский, на радостях, что удачно продал жемчуг Анастасии, изнасиловал ее. Потрясенная Анастасия на два месяца впала в коматозное состояние, осложненное церебральной лихорадкой (ну это было более правдоподобно, чем церебральный паралич!), а потом обнаружила, что с ней что-то не так: уже давно нет месячных.
Мать Чайковского радостно сообщает, что Анастасия беременна. Она очень гордится сыном…
