— А что, и такое бывает?
— Редко, но бывает. Есть люди, которым деньги приносят душевный покой, но чаще они их убивают. Здесь включается принцип маятника. Неаккуратно брошенная на край монета начинает шатать систему. Человек не понимает, чего он хочет и разоряется или заболевает. Чаще всего он заработать не успевает, деньги так влекут, и их хочется так быстро, что душа сваливается, а уж когда она наберет скорость… В общем, на нижние уровни.
— Печальную перспективу ты нарисовала. Однако я вот что не понял, деньги — это добро или зло?
— Ни то ни другое. Деньги — это средство расчетов, чем они по своей сути и являются. Твоя душа состоит из определенного количества амбиций, наглости, скромности и денег.
— Во как?
— А ты как хотел? В материальном мире все через зад. Вот, к примеру, ты хочешь любви, но надеяться на нее не приходится, потому что страшный очень, характер скверный, подловат к тому же, а за деньги ты можешь себе это позволить.
— Но ведь это будет не настоящая любовь.
— Настоящая, Игорь, настоящая.
Сурков задумался, пытаясь вспомнить случай из собственной жизни.
— Что, не получается? Тогда я тебе напомню. К вам в вычислительный центр приезжали иностранцы. Помнишь Норму Джеккинс? Высокая такая, с роскошными волосами.
— Что-то припоминаю.
— Ты ей диск на память подарил.
Сурков взмахнул ладонью:
— Разумеется, пятидюймовик красный!
— Вспоминай, вспоминай.
Сурков давно забыл Норму Джеккинс, красивого, невероятно высокого профессора в совершенно не советской мини-юбке. Она была в центре трижды, и к концу второго визита Сурков решил, что сделает ей маленький подарок. Он записал на самой дорогой «БАСовской» дискете свой компилятор и протянул диск, объяснив на ломаном немецком, что это его личная работа.
— О'кей, — сказала Норма.
Ни спасибо, ни до свидания, только две буквы, объединенные в слово. Но как Сурков был тогда счастлив, и самое удивительное, он не знал почему.
— Потому, что ты полюбил ее за ее деньги.
— Что ты? — возмутился Сурков.
— Подумай и ответь честно: Норма была очень красивой женщиной?
— Да, — Сурков кивнул головой.
— А Света Семенова из отдела кадров?
— Ну… — протянул Сурков.
— Так почему же ты ей не дарил дискет?
— Она в этом ничего не понимает.
— Так подарил бы цветы.
— Но ведь она была замужем.
— А Норма?
— Не знаю.
— Тогда, какая разница — замужем Света или нет? Ведь ты делаешь подарки всем красивым женщинам.
— Да нет же. Я ничего не хотел от нее ни тогда, ни позже.
— Так почему же ты так хотел влезть в ее жизнь?
— Так уж и влезть?
— Скажи, как это еще называется? Посторонний человек делает тебе подарок, разве не для того, чтобы о нем помнили?
— Хорошо, — согласился Сурков. — Мне было дорого ее внимание.
— А было бы тебе дорого ее внимание, не окажись она иностранным профессором?
— Не знаю.
— Я уже стала забывать, какой ты упрямый!
— Ах, я еще и упрямый?
— Если скажешь «да», я переменю свое мнение.
— Конечно, нет.
— Будешь меня слушать, или дальше поговорим о твоей исключительности?
— Буду слушать.
— Ты не мог разбогатеть, потому что твоя душа была в равновесии. Для того чтобы притянуть деньги, необходим дефицит или избыток. Всего, того что компенсируют деньги. Например, самомнения. Есть души с избыточным самомнением, их кренит в сторону, и чтобы не упасть — они богатеют. А есть души с маленькой совестью, им тоже не помешает пара сотен для баланса.
— А если у человека совести много?
— Совесть, Игорь, как печенка, имеет свои размеры, и быть больше, чем положено, может, но ненамного и ненадолго.
— Что же с душой происходит?
— Да ничего хорошего. Совестливый человек притягивает болезни, мучается, других изводит, а заканчивает инсультом или инфарктом.
— А зависть?
— Разновидность совести.
— А жадность?
— Запущенная зависть.
— А скромность?
— Уравновешенная гордость.
— А ревность?
— Больное самомнение.
— А глупость?
— Глупость к душе отношения не имеет.
— Выходит, богатые люди — это жадные ленивые уроды?
— Только не ленивые.
— Прекрасно, — всплеснул руками Сурков.
— А чем компенсируется доброта, честность и скромность?
— А ты как думаешь?
— Уж и боюсь предположить.
— А ты попробуй. Одно тебе скажу: здоровой душе ничего компенсировать не нужно. Она при жизни хороша, и после смерти о ней говорят: «Знал Суркова? Классный был парень».
Сурков посмотрел на Эльзу исподлобья. Она отвела взгляд и виновато сказала:
— Я не убивала тебя. Оружия у меня не было. И как ты попал сюда, я и не знаю. Возможно, ты умер, когда тебя пытались разбудить.
— Разбудить?
— Да, я выстрелила двумя зарядами снотворного. Сутки спокойного сна, полная амнезия при пробуждении. Иглы растворяются через десять минут, поэтому никто ничего не заподозрит, но после того, как я это сделала, меня тут же эвакуировали. Зачем? До сих пор не понимаю. Если рассуждать логично, я немедленно должна была сделать то же самое с Людмирским и забрать билет.
— Ты работала одна?
— В каком смысле?
— У Людмирского был ангел-хранитель? Может, он тебя опередил?
— Не было, я точно знаю.
— Почему ты так уверена?
— Как бы тебе объяснить? У ангела крылья торчат.
— Откуда?
— Отсюда, — Эльза показала пальцем за спину, — где лопатки у людей.
— Не замечал.
— Ты их просто не видел. Я вижу, и, если бы в вашем окружении появился такой субъект, я наверняка бы заметила.
— Ангелы всегда пользуются телами?
— В исключительных случаях. Обычно тело не нужно. Стоит шепнуть человеку, чтобы он не садился в злополучный поезд или не плыл пароходом, напугать, дать знак и все такое… В данном случае билет так просто было не отнять. Как остановили Людмирского, я не представляю.
— В одном могу тебя уверить, — сказал Сурков, — в коридоре его точно не было.
