* * *
В комнату Суркова поселили нового соседа. Это был молодой, по земным меркам, наркоман, погибший от передозировки. Судя по тому, что на шее у него болтался плеер, последние минуты своей жизни он провел, слушая «Металлику».
— Круто, чувак! — первая фраза, которую услышал Сурков. — Мои кореша очумеют, когда узнают, где я был.
Молодого человека звали Кирилл, или, как он сам говорил, Кир. Грань между реальностью и фантасмагорией у Кира сильно подтерлась, и, очевидно, давно. Он воспринимал себя как персонаж удивительного сна, временами сменявшего кошмар.
— Послушай, кореш, — обращался он к Суркову, — давай найдем дури, водки и покуражимся с парой грешниц.
Сурков снисходительно качал головой, но задор Кира не уменьшался.
— А хочешь, черта лысого опустим? Я буду участвовать.
— Отстань, а? — отмахивался Сурков, которому подобные уговоры быстро наскучили.
— Ну, нельзя так, братан.
— Кир, ты можешь понять, что тела у тебя больше нет?!
— Да вроде все на месте. Ну ты в натуре пессимист.
— Докажи мне обратное.
— Здесь, сейчас? — Кир искренне удивился. — Да ты, кореш, совсем оторва.
— Тогда заглохни.
— Нет, ну пойми, я против тебя ничего не имею, но как-то странно. А потом, друг, на кого тут могут возникнуть доказательства? На табуретку что ли? Или на тебя? Ну ты даешь, брателло!
Кир раздражал Суркова тем, что мешал думать, а подумать было о чем. Раньше Сурков никогда не вспоминал о Людмирском, который, как ему казалось, не играл роли в его смерти. Так и должно было быть, если он, Сурков, самостоятельно выиграл в лотерею. Останься он с деньгами, у комитета был бы повод преследовать Людмирского. Но раз его на поверхности нет, а выигрыш все же состоялся, получалось, что Сурков принимает наказание Людмирского, а тот ничего не подозревает и наслаждается жизнью, тратя деньги Суркова.
Было бы не так обидно, попади Сурков под машину или погибни при других трагических обстоятельствах. Но все произошло именно так, как произошло, и эта ситуация казалась Суркову чрезвычайно глупой.
Воспользовавшись базой данных ОКА (Отдел Кадров Ада), Сурков выяснил, что никто, имеющий признаки Людмирского, в Ад не проваливался. То, что Лешка попал в Рай, вызывало сильные сомнения. Оставалось два варианта: либо Людмирский по каким-то причинам не получил выигрыша, либо спрятал деньги в кубышку и ждет возвращения Суркова. Последнее казалось полной ерундой, поэтому Сурков остановился на том, что Людмирскому каким-то образом помешали.
— Скажи, Эльза, — надоедал Сурков своему экс ангелу-хранителю, — если есть телефонная связь с Раем, то должна быть и факсимильная, и телетайпная, и другие.
— Кто тебе сказал?
— Никто. Просто по логике вещей так должно быть.
— По земной логике так должно быть. А логика вселенская не всегда с ней совпадает.
— А кто следит за душами, пока они живут? Кто фиксирует грехи, заглядывает в мужские раздевалки и читает дневники?
— Зачем?
— Как зачем? Кто же расскажет на Суде — грешила душа или нет? У меня даже справки какие-то были.
— Понимаешь, Игорь, это ни к чему. Душа сама по себе все помнит и сама себя наказывает.
— Во как? Наверное, удобно.
— Да. Это раньше на облаках архангелы сидели и все грехи записывали. Только душ стало очень много, и стали переводить в архангелы необученных ангелов. Те делали массу ошибок, возникла неразбериха. К тому же архив грехов разросся до такой степени, что хранить его было просто немыслимо. Тогда в Раю разработали ИЧД. Это информационный чип души, в нем все грехи и хранятся, пока она сюда не попадет.
— А когда попадет?
— Когда попадет, чип стирают и вводят в новую душу, чего же добро переводить? Бывают случаи, что информация полностью не удалена, и душу посещают всякие там воспоминания, которых не было, или кажется, будто это уже происходило раньше.
— Выходит, за нами всеми наблюдают, и никого поблизости нет.
— А разве ты этого не понял? — удивилась Эльза.
— Понять-то я понял, но думал, что в этом есть смысл.
— А теперь ты его не видишь?
— Нет. Теперь мне душа не кажется свободной. И тот, кто это придумал, создал самое полицейское государство.
— Позволь, ты был свободен в своем выборе. Ты мог грешить столько, сколько тебе это позволяли обстоятельства.
— А все это время у меня под ухом тикал счетчик посещений.
— Хочешь сказать, что вел бы себя гораздо свободнее, если бы узнал, что за тобой следят?
— Тогда бы я с кровати встать боялся.
— В чем же дело? — недоумевала Эльза.
— А-а, — махнул рукой Сурков. — Была у меня какая-то иллюзия, что я при жизни слыл свободным человеком, но теперь вижу, что везде рабство.
— Ты же слышал, наверное, выражение: раб Божий?
— Слышал, — кивнул головой Сурков. — А я-то думал, почему Христос освободительных восстаний не поднимал?
— Был у вас на поверхности один анекдот про Вовочку, крамольный такой. Такой, что я и в Аду его не стану рассказывать. Только ты, Игорь, как этот Вовочка, всю науку к этому самому и свел.
— Хочешь сказать, что тебе видней?
— Давай учтем, что я по меньшей мере тебя старше.
— Сдаюсь, пусть так будет. Аминь. — Сурков соединил ладони под подбородком. — Значит, Людмирский сейчас один, и о его проделках мы узнаем только после его физической смерти?
— Выходит, так.
— Все-таки ужасно интересно, что же произошло на самом деле?
— Неужели это так важно для тебя?
— Издеваешься? — возмутился Сурков. — Это была моя жизнь. Полная радостей и огорчений, маленьких и больших событий, друзей и врагов, зимы и дождя, цветов и солнца, запаха асфальта, вкуса жареной картошки, да мало ли еще чего? А у меня это все отняли, и я даже не могу узнать — почему?
— Да, — согласилась Эльза, — твой случай очень пикантный, что и говорить.
— Пикантный? Ты это так называешь? Мне всегда говорили, что душа бессмертна, и при этом глаза закатывали, и казалось, что нет ничего лучше и светлей. А тут превратили в единицу, в разряд, в счетный порядок. Без индивидуальности, без имени, без прошлого и будущего, только потому, что два идиота затеяли детскую считалочку.
— Я не хочу тебя слушать.
— Почему, Эльза? Объясни.
— Не хочу. Ты меня обижаешь подобными разговорами.
— Ох, женщины, женщины, — вздохнул Сурков.
— Ты уверен, что это для тебя так важно?
— Да, да, да!
