— Нет, молодой человек, — вмешался Марк Гаврилович, — вы нам что предлагаете, поверить в безысходность спора? А души, позвольте спросить, куда?
— Да, — присоединился Иван Иванович, — через несколько миллиардов лет Солнце превратится в красный гигант, Земля сгорит, а мы? Ладно мы, нас ты придумал, твоя-то собственная душа куда?
— Этого я не знаю, и вообще, я вам не ликбез и не церковный кружок!
— Хорошо, допустим, молодой человек, вы правы. Допустим, есть связь между дуальными понятиями, и, допустим, добро взаимосвязано со злом. Но количество? Количество добра должно соответствовать размерам или другому соотношению зла, а люди, творящие добро, создают не что иное, как пустоту.
— Природа не любит пустоты, сынок, — погрозил пальцем депутат. — Не любит. Перпетуум-мобиле сегодня не актуален, философский камень никто не ищет. Что на это скажешь?
— Я при жизни таких не встречал.
— И напрасно, — Марк Гаврилович наставительно вознес палец. — Был у нас в школе сторож. Добрейший души человек — золото.
— Чем же он прославился? — спросил Иван Иванович.
— А денег не брал. Радикально так. Не брал и все, сколько его ни просили.
— Так это дуралей! — обрадовался Иван Иванович.
— Как бы не так. Видели бы вы, как он в шахматы сражался. Ух, — Марк Гаврилович взмахнул рукой, — ну вылитый Капабланка.
— Одно другому не мешает, — посетовал Иван Иванович, — если это паранойя, так он запросто мог в мастера выбиться. Ну, а шизофрению и невооруженным глазом видать…
— Простите, товарищ депутат, — обратился Сурков, — а вы-то почем знаете?
— Знаю, — Иван Иванович изобразил гордый вид, — почти год носил шляпу химзащиты. Пока вы тут спокойно прохлаждались, бдил, так сказать.
— Что же происходит с душой, если она заражается?
— Болеет.
— А вылечить-то ее можно? — нетерпеливо спросил Сурков.
— Вам не кажется, коллеги, что вы отвлекаетесь? — напомнил о себе Марк Гаврилович.
— Помолчите, педагог, — бестактно прервал его Сурков. — Так, как душу вылечить?
— А чего это ты, сынок, разволновался? Ну-ка, покажи язык! — депутат заглянул Суркову в рот и разочарованно покачал головой. — Нет. У тебя даже «белки» нет.
— Да нет. Я не про себя. Девушка моя в Аду заразилась.
— А-а, — протянул Иван Иванович, — ты ей теперь не поможешь. Наверняка она уже в теле по поверхности носится.
— Это еще зачем?
— В Аду грешников не лечат. Кто будет антишизофрин, параноидол и обездушивающее переводить? Ну если только черт. Ну если только продвинутый.
— А обычные грешники?
— Я же тебе сказал: в тело — и на поверхность. Там, Сурков, по-прежнему есть больницы и работают врачи. Или ты настаиваешь, что мы не жили? А, Сурков?
* * *
Обещания дуры обязательно сбудутся. Сурков должен был об этом помнить, и ему казалось вдвойне обидным отдавать заработанные баллы депутату и делиться с бесцеремонной Галей. Вкушать ЛБ Сурков не стремился, его дегустационная карта не могла попасть в пробовательную, но проданным ЛБ можно было пополнить счет. А при накоплении определенного количества очков заявить о сдаче на вид или даже на удостоверение. А там… Там можно выяснить, почему он, Сурков, скорее мертв, чем жив, или хотя бы попытаться это сделать.
Сурков извлек из аппарата голубую карту и с сожалением прочел текущий остаток:
— Практически все сначала.
— А я тебя предупреждала, — укоризненно промычала Галя.
Несмотря на усердие, она не могла скрыть своего возбуждения.
— Помню, — неохотно ответил Сурков.
— Будешь в следующий раз знать!
— Буду. У тебя-то много очков? Когда шляпу снимешь?
— Еще не скоро.
— А ЛБ много заказала?
Галя пожала плечами, давая понять, что все относительно.
— Хоть по полной программе?
— Сурков, да какая тебе разница?
— Никакой, но если от этого тебя не проколбасит, я расстроюсь.
— С какой стати?
— Как с какой? Мои ведь очки!
— Ох, и скупердяи же вы, мужики. И кстати, молиться теперь придется.
— Я это уже понял, — разочарованно выдохнул Сурков.
— Давай пока разучим «Господи, спаси», «Отче наш» и «Боже, царя храни».
— Боже, Суркова храни, — басом запел Сурков.
— Клоун, — констатировала Галя.
— Просто дурик. Скажи, Галь, а почему надо Господа славить? Почему нельзя славить, скажем, Суркова?
— Славь, кто же тебе мешает? Только очки за это не идут.
— А если тебя?
— Не думай, что я поделюсь своими очками за фальшивый, льстивый куплетик.
— Галь, скажи, неужели Всевышний не видит того, что даже тебе очевидно.
— Что значит — даже тебе? Ты меня за дуру принимаешь?
— Нет, что ты! Просто это очевидный факт, я подумал…
— Дурак ты, ваше благородие. Очевидный факт, что ЛБ безгранична и бесплатна. А псалмы ты поешь, потому что входишь с Богом в договорные отношения.
— И чем больше пою, тем больше получаю ЛБ?
— Да, это как на Земле, чтобы порядка было больше.
— Скажи, Галь, а это правда, что в Раю был ужасный бардак?
— Еще какой. Я в самый последний момент сюда попала, но и мне хватило по полной программе.
— А ты ЛБ пробовала?
— Конечно.
— И как тебе?
— Это кайф.
— Неужели настолько?
— Сурков, ты когда-нибудь занимался сексом в спортивном самолете, выполняя мертвую петлю?
— Нет, но я догадался, как ты сюда попала.
— ЛБ — это еще круче.
— Хорошо, что ты мне не дала попробовать.
— Почему?
— Убежден, я бы уже не спрыгнул.
— Ерунда. ЛБ — это хорошо, никакой ломки, никакой передозировки, просто с ней в кайф.
— А без нее?
— А без нее — не в кайф.
Сурков увидел метнувшуюся наискосок тень, и в следующую секунду Галя полетела через него. Облака пару раз перевернулись вокруг, кто-то торопливо стал извиняться:
— Простите, простите, очень спешу.
— Куда ты несешься, как угорелый? — возмущалась Галя. — Ты же нас мог на атомы разложить.
— Очень извиняюсь. Очень. Я тороплюсь.
— Попадется тебе РАИшник, будешь знать.
