— В отделение интенсивной терапии.
Перед глазами Суркова замелькали больничные лампы, и неожиданно для себя он запел:
— Пусть всегда будет солнце!!!
* * *
Флигель измерил давление и, хрустнув липучкой, содрал с руки Суркова черный обод.
— С давлением все нормально, — сообщил он, — анализы почти в норме, но это дело времени. Повышенная пигментация — это побочный эффект от витаминов, так что пусть вас загар не пугает. Постарайтесь избегать ультрафиолета. Крем от солнца — и все придет в норму. Я бы понаблюдал за вами еще пару недель, но, если честно, журналисты ваши одолели.
— Они такие же мои, как и ваши! — попытался оправдаться Сурков.
— Я вас не виню, Сурков, — Флигель хихикнул в кулак, — за то время, что вы пробыли здесь, я привлек к нашей клинике внимания больше, чем за все ее существование. Сначала вы были единственным спящим, а затем единственным проснувшимся, так что я вас использовал и могу еще немного потерпеть.
— Не надо, прошу вас.
— Опасайтесь, Сурков, Вы еще не набрались сил, а они вам очень понадобятся. Вы похудели на двенадцать килограммов, ваши эритроциты почти вымерли. Когда вы проснулись — у вас были все признаки склероза: вспомните, как вы в холодильник заглядывали!
— Грешно смеяться над больными людьми.
— Вам придется беречь себя, подумайте об этом. А выписать я вас могу хоть завтра.
— Скажите, доктор, а продолжений у моего склероза не будет?
— Вы не любите новости?
— Не люблю.
— Тогда у вас есть повод для беспокойства. Я надеюсь, вы понимаете, что до того, как ваше тело попало к нам, над ним хорошенько поиздевались.
— В каком смысле?
Флигель тактично покашлял:
— Как бы вам это объяснить? — Сначала вас пытались разбудить: жгли вам пятки, кололи иголками, били током; но когда это не дало результатов, отвезли в морг. Там работает некто санитар Тимофей, — доктор задумался, подбирая слова: — пренеприятнейшая личность, доложу я вам… Больной человек к тому же.
— А какое это отношение имеет ко мне?
— Он криптоман, — наконец решился Флигель. — Так вот, о чем это я? Ах, да. Так вот он-то и обнаружил, что вы теплый. То есть ваша температура выше, чем у ваших соседей. К тому же трупного окоченения не наблюдалось и так далее.
Если бы Сурков в данный момент ел или пил, то непременно поперхнулся бы.
— Вы хотите сказать…
— Ничего не знаю, — поспешил заверить Флигель, — к тому же мне эту историю тоже пересказывали, могли приврать.
— Я не останусь у вас ни минуты, — выдохнул Сурков через пересохшее горло.
— Как вам угодно, — слишком сговорчиво согласился доктор.
— А что было потом?
— Ничего, привезли вас в реанимацию. Там, правда, сделать ничего не смогли, так что решили положить вас в отдельную палату и поставить капельницу. Но вы, Сурков, оказались очень сговорчивым пациентом, так что вас катали по всему корпусу, пока не забыли в коридоре.
— Много бы я еще протянул?
— Тяжело сказать, может пару месяцев, может пару лет. Если бы дети не вынимали из вашей иглы трубочку, то наверняка гораздо дольше.
— Спасибо, — поблагодарил Сурков.
— Я подготовлю документы к трем часам.
Сурков легко поднялся со стула и пошел к двери. Когда он потянул за блестящую ручку, Флигель окликнул его:
— Сурков, а вам что-нибудь снилось?
— Лучше вам этого не знать доктор, — сказал Сурков и аккуратно закрыл за собой дверь.
* * *
Черная краска капота на солнце отливала синевой. Сурков похлопал по ней ладонью, оставив отпечатки:
— Горячий.
— Аккуратней, Гоша, — поморщился Людмирский.
— Та же самая?
— Ты как не разбирался в машинах, так и пребываешь в исходном состоянии.
— Зато ты время не терял.
— Я, как это теперь говорят, раскрутился.
— С Божьей помощью.
— Заешь что, Гоша, садись в машину, поговорим.
— Извини, — Сурков хлопнул по капоту ладонью и отошел в сторону. — Хочу пройтись. Составишь мне компанию?
Людмирский поморщился, но все же пошел за Сурковым.
— Тебе надо больше ходить, Лешка, вон ты как растолстел.
— Пока толстый сохнет, худой сдохнет.
— Это ты в точку попал, — Сурков расстегнул смокинг, теперь казавшийся невероятно большим. — Как Эльза?
— Хм, — ухмыльнулся Людмирский. — Пропала в день твоего, так сказать, засыпания. Я, разумеется, в Интерпол не обращался, а ее родственники не объявлялись.
— А меня кто обнаружил?
— Твои кредиторы. Их тогда много было, они решили имущество опечатать, вскрыли квартиру и нашли тебя.
— А ты?
— Меня потом вызывали тело опознать.
— Где моя доля, Лешка?
— Я рассчитался с кредиторами. И это все. Квартира за тобой осталась. Кстати, держи ключ, — Людмирский протянул знакомую связку, — все, пожалуй.
— Неужели ничего не осталось? А доля Эльзы?
— Знаешь, Гоша, теперь такие намеки делать неприлично.
— О как. Ты о чем?
— Да все о том же. Свои деньги я с тобой делить не собираюсь, и не изображай из себя мученика.
Людмирский сошел с тротуара к послушно ехавшей за ним машине и, нежно прикрыв дверь, растаял за поворотом.
Настроение Суркова было превосходным, и странное поведение Людмирского не могло его поколебать.
«Наверное, последствия склероза», — подумал Сурков. Он не мог поверить в то, что его друг смог поступить по отношению к нему как-то иначе, чем хорошо и, сев в троллейбус, проехал две остановки. На третьей к нему подошел кондуктор и попросил показать проездной. Сурков пошарил в смокинге, но денег не обнаружил. Он улыбнулся и стал рассказывать о том, как заснул летаргическим сном и проспал более девяти лет, как страдал эти годы от кошмара, как чуть не умер в больнице. Он рассказал почти все, не забыв упомянуть про безобразную Эльзу, но когда старушка на втором сидении пустила слезу, кондуктор разразилась длинным монологом о бессовестных пассажирах, на которых можно пахать и которым надо ходить пешком. Сурков сначала хотел пересказать историю заново, но понял, что тогда ему придется проехать свою остановку. Он вышел из троллейбуса и дошел домой, немного усталый, но все же в хорошем расположении духа. Почтовый ящик ломился от квитанций и счетов за свет, лифт и воду. Сурков перечитывал уведомление об отключении телефона за неуплату, одновременно пытаясь сунуть в замочную скважину ключ, но дверь оказалась опечатанной. Он осторожно оторвал пожелтевшую бумагу с гербовой печатью и услышал за спиной:
