«На хрен! Лучше перебдеть, чем недобдеть... » — уже встал, чтобы подать знак контрразведчикам, но тут из- за переулка показался легковой «ситроен», на котором Эмиль перевозил деньги.
Внутренняя тревога сразу нашла свое подтверждение. Во-первых, на правом крыле у авто трепыхался французский трехцветный флажок, что было маркером отмены акции. А во-вторых, за «ситроеном» следовал небольшой грузовичок с солдатами в открытом кузове.
Подавать сигнал не было смысла, потому что соратники уже сами все видели.
«Ну что же, так даже лучше... — с легким разочарованием подумал я и машинально откусил кебаб. — Зато теперь я на все сто уверен в том, что Эмиль лоялен. Ладно, что-нибудь еще придумаем. Гм... а вкусно, черт побери... »
Развернулся и не спеша пошел по улице. Но тут, совершенно неожиданно, за спиной прозвучали хлесткие, резкие звуки выстрелов.
«Твою же мать!..» — с перепугу я выронил на тротуар лепешку с мясом и метнулся в переулок. Но быстро опомнился, затормозил, осторожно выглянул из-за угла и в буквальном смысле остолбенел.
Тот самый шашлычник, что подарил мне кебаб, с двух рук палил из маузеров, всаживая в «ситроен» пулю за пулей. Было четко видно, как разлетается блестящими искорками лобовое стекло, а сидящий на переднем сиденье Эмиль судорожно дергается, очень похожий на марионетку, которой управляет перепивший кукловод. Марионетку с очень удивленным лицом.
Второй турок, помощник первого, широко расставив ноги, короткими очередями стрелял из «льюиса», выцеливая грузовичок. Ему составляли аккомпанемент водоносы, в упор расстреливающие из пистолетов пытавшихся выскочить из кузова солдат.
Грузовик вильнул и на скорости с грохотом въехал в стену, немедленно окутавшись паром из разбитого радиатора. Чудом увернувшийся швейцар рыбкой нырнул за каменную цветочную клумбу возле входа в свою лавку. Звонко лопнула и осыпалась стеклянными брызгами на тротуар витрина кофейни. Всю эту катавасию оттеняли своими истошными воплями прохожие, прыснувшие по сторонам, словно перепуганные муравьи. Синицын, Тетюха и Игнашевич общей панике не поддались и, как только прозвучали первые выстрелы, скрылись в подворотне в мгновение ока. Да... боевой опыт не пропьешь...
«Ну ни хрена себе? — здравый смысл подсказывал, что надо как можно быстрее сбежать, но что- то все-таки меня удерживало на месте. — Ну и кто? Дашнаки? Кемалисты? На армян и греков они мордами не смахивают, так что точно сторонники Кемаль-паши... »
На мгновение показалось, что с французами все уже покончено, но тут задняя дверца «ситроена» распахнулась и из нее кубарем выкатился какой-то мужик в штатском. Лежа на спине он вскинул револьвер и сразу же влепил пулю в грудь турку с маузерами.
Шашлычник пошел боком, выделывая ногами замысловатые коленца, потом выронил оружие и ничком рухнул на мостовую.
Француз быстро перекатился и дважды пальнул в зазевавшегося пулеметчика, убив того на месте.
Но на этом успехи стрелка закончились, потому что кто-то из турок так же снайперски точно прострелил ему голову, превратив ее во что-то наподобие лопнувшего перезрелого арбуза.
Но несколько солдат все-таки уцелели — из-за грузовика послышались частые ответные винтовочные выстрелы. Кемалисты залегли и начали яростно отстреливаться.
А еще через мгновение неподалеку послышались тревожные трели свистков — на помощь уже спешила полиция и патрули оккупационных войск.
Блистательно начавшееся нападение в итоге свелось в банальную перестрелку, без всякой надежды на положительный результат. Для турок. Для французов как раз все обошлось сравнительно благополучно.
«Ур-роды, мать вашу! Сука, как же некстати. Нет, это надо же было так обгадить всю малину. Ни себе, ни людям. Хрен с ним, с золотишком, все равно операция для нас срывалась — а вот Эмиля жалко. Да, как человека — тоже, но в первую очередь — как агента. А так все хорошо начиналось. Тьфу ты... — Я сплюнул и, про себя матерясь, свалил в подворотню. — Ну а что здесь ловить? Сука, и кебаб не доел... »
Сзади вдруг послышался тяжелый топот. Я машинально оглянулся и не поверил своим глазам. Не поверил, потому что на меня несся один из водоносов. На одной из его штанин расплывалось темное пятно, он хрипло дышал и сильно прихрамывал. В левой руке турок держал маузер, а правой тащил небольшой брезентовый мешок. Очень тяжелый мешок, потому что водонос едва его удерживал.
Увидев меня, он вскинул пистолет.
Я даже не успел испугаться, только почувствовал, как по спине побежали капельки холодного пота и инстинктивно, можно сказать, по наитию, состроил гневную рожу. А потом вдобавок погрозил кемалисту своим посохом. И чуть не помер со страха при этом. А ну как пальнет, террорист хренов.
Не знаю, что тут сыграло, моя зверская морда или простая почтительность, но ствол тут же опустился. Турок что-то извиняюще пробормотал, перехватил мешок поудобней и похромал себе дальше.
На улице все еще продолжалась пальба. Видимо, кто-то из оставшихся кемалистов все еще отстреливался, прикрывая отход своего напарника. Ну что же... Решение напрашивается само по себе.
Я оглянулся по сторонам, потом в два шага догнал турка и с размаху засадил ему клюкой по башке. Мужик утробно хрюкнул и, вмиг обмякнув, повалился на землю.
— Саечка за испуг тебе, братан... — я примерился, еще разок двинул его по голове, только теперь ногой, а потом взвесил в руке опломбированный банковскими сургучными печатями брезентовый мешок.
Внутри его что-то глухо позвякивало, а весил трофей где-то килограммов тридцать — тридцать пять. Эмиль говорил, что общий вес золота должен бы составлять около семидесяти пяти килограммов, а значит, осман ухватил ровно его половину.
— Нормально... — я поместил трофей в джутовый мешок, который лежал у меня в суме, перекинул его через плечо и скрылся в проулке.
Но не успел пройти даже десятка шагов, как навстречу вылетел совсем молоденький французский солдатик.
— Стоять на месте, дед! — заорал азартно он и вскинул винтовку.
«Вот же млять!..» — я про себя выругался и повторил ритуал — то есть опять состроил гневную рожу и погрозился клюкой.
Но, в отличие от турка, на французика пантомима не подействовала. Вообще никак не подействовала.
— Что ты там бормочешь, старый пень? — презрительно скривился солдат, сдвинул на нос кепи и ткнул мне стволом в грудь. — А ну показывай, что тащишь!
«Прости меня, Господи...» — я переступил, становясь боком, с кряхтеньем поставил мешок на землю и, выпрямляясь, снизу-вверх ткнул лягушатника набалдашником посоха в подбородок.
Звонко лязгнули зубы, солдатик приглушенно взвизгнул и, бросив винтовку, обеими руками схватился за челюсть.
«Да, братик, сочувствую, прикушенный язык — это реально больно... » — Клюка опять взмыла в воздух и с глухим стуком опустилась французу на затылок.
