Книга Приливы войны, страница 101. Автор книги Стивен Прессфилд

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Приливы войны»

Cтраница 101

Эти меры принесли успех. Весь политический спектр жизни Афин находился под контролем, соперничество отступило, порядок был восстановлен. Скудость и трудности раздражали куда меньше, коль скоро их разделяли с простыми моряками столь великие люди. На сторону врага перешло так много первоклассных иностранных моряков, что впервые флоту Афин пришлось вступить в бой, уступая врагу в мастерстве. Это отрезвило людей. Команды стали усердно тренироваться. Дисциплина укреплялась изнутри, самими членами команд, а не насаждалась офицерами. То было если не самое блестящее, то определённо самое сплочённое единение кораблей и людей из всех, что я упомню.

Отъезд нашего верховного командующего имел серьёзные последствия и для Полемида, который узнал об этом, как он мне сказал, когда ещё скрывался после событий в Эфесе.

Алкивиад больше не находился у власти. Следовательно, Полемид не мог появиться дома. Поместье «У поворота дороги» будет потеряно для него навсегда. Возможно, оно уже уплыло в чужие руки. А вместе с ним — и все средства для поддержания детей брата и его собственных. Обвинение в измене не будет снято. Теперь за Полемидом охотились обе стороны. Даже добраться до Самоса, чтобы соединиться с женой и ребёнком, было бы смертельным риском. Он оказался, как говорит поэт, между сушей и морем.


* * *


Поместье моего тестя, отца Авроры, — возобновил рассказ Полемид, — занимало около двадцати акров в гористой местности, далеко от порта Самос, на северном склоне над бухтой Дамское Седло. Подъехать к нему можно было со стороны города по Гереевой дороге. Но я предпочёл высадиться в самой отдалённой точке острова, со стороны бухты, пока ещё было темно, на мысе Старушечья Грудь. Сначала я попал с материка на островок Трагия, а потом, спустя месяц после родов моей жены, преодолел последний участок пути. Меня сопровождал четырнадцатилетний паренёк по имени Софрон. Шлюпку он украл у своего отца. Мальчик не попросил платы, даже не поинтересовался, как меня зовут. Он просто рискнул ради приключения.

Я взобрался по крутой каменистой дороге и уже изрядно вспотел ещё до восхода солнца — и вот увидел над собой долгожданную черепичную крышу. Издалека просматривалась вся территория поместья — несколько каменных строений, между ними поднимающаяся в гору исхоженная тропа и аллея камфорных деревьев, доходящая до самого дома. Здесь же находились и семейные могилы. Проходя мимо них, я заметил висящие на двери склепа два epikedeioi stephanoi, венки из тамариска и лавра, которые преподносят обычно Деметре и Коре, прося у них милости к умершему. Неужели старик умер? Я терялся в догадках. Вероятно, кто-то из старшего поколения родни Авроры, которые жили у подножия холма. Я ускорил шаг, стараясь не омрачать радость от предстоящего, хотя и запоздалого возвращения домой, мыслями о чьём-то горе. С расстояния броска камня я увидел моего шурина Антикла с собакой, появившегося из-за угла. Его ожидали два каменщика.

— Опять упала изгородь? — крикнул я вместо приветствия.

Антикл обернулся и увидел меня. Мгновенно лицо его так исказилось, что слова застряли у меня в горле. На тропе показался его старший брат Феодор. При виде меня он наклонился, поднял с земли по камню в каждую руку и направился мне навстречу.

— Ты. — Это было всё, что он мне сказал.

— Что случилось? — услышал я собственный крик.

Камни полетели в мою сторону, едва не попав в меня.

— Здесь тебе не рады.

Я уронил свой мешок и оружие, я протянул к ним руки, умоляя смилостивиться во имя богов.

— Пусть Эринии заберут тебя! — зло крикнул Антикл. — Тебя и то зло, которое ты принёс в наш дом!

Оба брата подошли ко мне. Даже каменщики поднялись. Я услышал лай собак.

— Где Аврора? Что случилось?

— Убирайся, негодяй!

Камень, брошенный Феодором, попал мне в бедро.

Я умолял братьев сказать мне, что случилось. Пусть они разрешат мне поговорить с Авророй.

— Она — моя жена, и ребёнок тоже мой.

— Поговори с ними вон там, — показал Феодор на могилы.

Кто видел солдат, тот знает это, Ясон. Такие минуты, когда боль, душевная или физическая, превосходит способность сердца переносить её. Я задрожал, как от кошмара. Как могут они, мои братья, набрасываться на меня с такой ненавистью? Как могут эти погребальные венки предназначаться тем, кого я люблю?

— Уезжай отсюда! — двинулся ко мне Антикл, размахивая палкой. — Клянусь богами, если ты ещё хоть раз попадёшься мне на глаза, это будет конец — для тебя или для меня.

Я ушёл. Там, где земля моего тестя подходила к бухте, два соседских парня расчищали кустарник. От них я и узнал, что два месяца назад моя жена умерла. Отравилась. Ребёнок, ещё не родившийся, умер вместе с ней.

Время было уже за полдень. Я снова поднялся на холм. У изгороди собаки чуть не разорвали меня. Антикл, верхом на лошади, прикрикнул на них.

— Что я могу сделать брат, — начал я умолять его, — чтобы облегчить это горе...

Он не ответил, только повернул коня и бросил на меня, стоящего внизу, такой взгляд, каким удостаивают не другого представителя рода человеческого, а слоняющийся по земле призрак, которому отказано в упокоении.

— Ты украл солнце с нашего неба, ты и тот, кто послал тебя. Пусть ваши дни будут всегда беспросветны, пусть они станут подобны нашим дням.

Глава XLIV
СВИДЕТЕЛЬ УБИЙСТВА
Приливы войны

В этом месте Полемид внезапно прервал свой рассказ. Он долго не мог продолжать. Когда же он наконец успокоился, то объявил, что у него изменилось отношение к предстоящему суду. Он больше не хотел оспаривать обвинение. Он признает себя виновным. Некоторое время он уже думал над этим, признался он, но только сейчас вдруг понял, что всё это — дело чести. Единственное, о чём он жалеет, — это о том, что отнял у меня так много времени, которое я столь щедро уделил ему, выслушивая его с таким вниманием. Он просил прощения.

Я очень на него рассердился и в сердцах набросился на узника. Как он смеет эксплуатировать моё сочувствие и в своём рассказе порочить память о любимых товарищах? Неужели он думал, что я легко согласился на это? Может быть, он вообразил, будто я восхищаюсь им или считаю его достойным освобождения? Нет, я презираю его и всё, что он сделал, — так я сказал ему, — я согласился помочь ему в защите только для того, чтобы его правдивый рассказ о своём бесчестии послужил печальным и позорным примером для наших соотечественников. Его дело перестало касаться только его в тот самый момент, когда он попросил меня о помощи. Как он смеет прекращать рассказ, стыдясь истины? «Да! Умри!» — кричало во мне всё. Тем лучше!

Я направился к двери, стал стучать в неё и звать тюремного надзирателя.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация