Мой отец и верхушка сословия всадников были ярыми противниками этого мероприятия. Сначала они возражали Фемистоклу, а затем мешали Периклу осуществить замысел его предшественника. Они, эти землевладельцы Аттики, ясно понимали, что Олимпиец, как называли Перикла, намеревается с началом войны оставить город без обороны — фактически сдать врагу наши предместья, поля и виноградники, включая и этот, у подножия которого мы с тобою сейчас сидим. Стратегия Перикла заключалась в том, чтобы увести всех жителей Афин за Длинные стены, позволив врагу беспрепятственно опустошать наши хозяйства. Пусть «выпустят пары», вырубая виноградники и сжигая амбары. Когда им это надоест, они уйдут домой. А тем временем Афины, которые контролировали море и могли обеспечить себя продовольствием с помощью городов-союзников, будут презрительно взирать на оккупантов из-за безопасных неприступных стен. Вся оборона, таким образом, строилась вокруг флота.
Родовитые дома Афин, аристократы Кекропиды, Алкмеониды, Писистратиды, Ликомиды, Евмолпиды, Филаиды — все они гордились собой, всадниками и гоплитами. Их предки и они сами защищали свой народ, сражаясь на коне или в строю. Теперь же афиняне превращались в нацию гребцов. Флот нанимал простолюдинов и тренировал их, и моряки переполняли Народное собрание. Аристократы ненавидели всё это, но были бессильны противиться переменам. Кроме того, флот обогатил их. Реформы, начатые Периклом и другими, установили цены на социальные услуги. Чиновники назначались по жребию, а не в результате тайного голосования. Таким образом, магистраты и суды заполнились простым людом. Членам Партии Хороших и Истинных, выражавшим крайнее неудовольствие по поводу моряков, слонявшихся по узким припортовым улочкам со своими вёслами и подушками, Перикл отвечал: не их политика сделала Афины, выдающейся морской державой. Это сделала история. Это наш флот, это наши моряки победили Ксеркса у Саламина; флот изгнал с моря персов; флот вернул свободу островам и греческим городам Азии. Флот обогатил нас всеми сокровищами мира.
Перикл доказывал, что строительство Длинных стен — это признание реалий времени. Мы никогда не победили бы спартанцев на суше. Их армия была непобедима и всегда такой будет. Судьба Афин решается на море. Так некогда провозгласил сам Аполлон:
Только деревянная стена не подведёт вас.
Фемистокл и Аристид доказали это у Саламина, а Кимон и все победоносные полководцы последующих поколений, включая самого Перикла, подтверждали это вновь и вновь.
Другие государственные мужи яростно выступали против политики «стен и кораблей». Агрессивность нашего флота вызывает к нам недоверие спартанцев. Отстаньте от них — и они отстанут от нас; но загоните их в угол, заденьте их гордость нашей возрастающей мощью — и они будут вынуждены ответить нам тем же.
Это была правда, и Перикл никогда этого не отрицал. И всё же таково было высокомерие тех лет, что афиняне свысока относились к жителям других городов. Даже наши шлюхи открыто заявляли, что для них унизительно уступать иноземцам, даже лучшим их представителям. С какой стати афиняне, которые победили самую сильную армию и флот на земле, должны покинуть свой город? Из страха оскорбить деликатность спартанцев? Разве хозяин не защищает свой сад каменной оградой? Разве сами спартанцы не окружают свои лагеря вооружёнными пикетами и часовыми? Пусть у них будут флот и Длинные стены. А если они не смогут — что ж, будь что будет.
И началась война. Первые сезоны я служил на флоте. На вторую зиму меня отправили в Потидею — именно эту осаду описал мой подзащитный. Трудностей было там больше, чем он рассказал. Началась чума. Она унесла четвёртую часть пехотного состава. Мы увозили прах умерших в глиняных горшках под скамьями наших гребцов, сложив их щиты и доспехи под навесом на палубе.
В третью зиму Потидея пала. Война шла уже два года. Было ясно, что скоро она не закончится. Греческие города-государства разделились между Афинами и Спартой; каждому пришлось принимать ту или другую сторону. Остров Керкира стал союзником Афин; Аргос держался в стороне. Кроме Платеи, Акарнании, Фессалии и мессенского порта Навпакта, прочие города материка остались на стороне Спарты: это были Коринф с его богатствами и хорошим флотом, Сикион и города Арголиды; Элида и Мантинея, великие демократические полисы. Пелопоннеса; Истм — север коринфского перешейка, Амбракия, Левкадия, Анакторий, Мегара, Фивы, и вся Беотия с её сильной армией; Фокида и Локрида с их бесподобными лошадьми.
Острова Эгейского моря и вся Иония находились под властью Афин. Наши военные корабли всё ещё господствовали на море. Но мятежи охватили Фракию и Халкидику, жизненно важные для Афин области, — они поставляли нам лес, медь, скот. То же можно сказать и о Геллеспонте, через который в Афины привозили ячмень и пшеницу.
Аттика превратилась для спартанцев в спортивную площадку. Враг перешёл границу возле Элевсина, вторично опустошив Фриасийскую равнину; потом обогнул гору Эгалей, предал огню Ахарны, Кефисию, Левконою, Колон. Спартанские войска опустошили приморский край вплоть до горы Лаврий, и первый удар принял на себя берег, выходящий на острова Эвбея и Андрос. С высоты Длинных стен граждане Афин смотрели на склоны гор Парнет и Брилесс, за которыми поднимался в небо дым над последними нашими предместьями — их подожгли враги. У входа в город захватчики разгромили магазины и земли пригорода, которые сдавались в аренду; они даже вынули камни из мостовой перед рощами Академии.
Полемид служил под командованием Формиона в Коринфском заливе — сначала в портовом городе Навпакте, потом в Аргосе, в местности под названием Амфилохия, в северо-восточной Акарнании. В Этолии он получил ранение в голову и некоторое время оставался слепым, что вынудило его целый год не покидать пределы дома. Об этом мне сообщили мои ищейки. Не удалось найти ни одного из членов семьи Полемида. Две дочери его брата Лиона, теперь уже взрослые, вышли замуж и исчезли из виду, занимаясь исключительно хозяйством. У Полемида были сын и дочь, однако сыщики мои не смогли узнать о них ничего, кроме имён. Очевидно, эти дети родились от второго брака — с некоей Эвникой из Самофракии; записей об этом браке обнаружить также не удалось. Известно с определённостью, что один раз Полемид был женат в пору своего выздоровления после этолийского ранения — на дочери коллеги своего отца. Невесту звали Феба — «Лучезарная». Как и многие в те военные годы, Полемид женился молодым, в возрасте двадцати двух лет. Девушке было пятнадцать.
Когда во время нашей следующей встречи я попытался расспросить его об этом, он отказался — вежливо, но решительно. Я отнёсся к его нежеланию с уважением, и оставил дальнейшие расспросы. Моя назойливость, однако, напомнила моему подзащитному о матриархате, присущем его роду. Именно семья Полемида устроила его первый брак. Воспоминания нахлынули на него — он определённо чувствовал огромную симпатию к первой супруге. Он вспомнил беседу у неё дома после его возвращения с войны.
— Как странно, — заметил он, — двадцать лет уже я не думал о том дне. Однако многое из того разговора может, иметь отношение к нашему рассказу...
