– Ты живешь в заброшенном парке развлечений.
Он снова останавливается и поднимает подбородок. Я медленно подхожу к его окну, чувствуя, как силы возвращаются ко мне, и одариваю его легкой улыбкой.
– Я сделаю это исключительно из добрых побуждений, – говорю я ему. – Поставлю ответственных взрослых в известность о том, что тебе негде жить.
Он замирает от моей угрозы, а я улыбаюсь, изображая сострадание.
– Социальные службы заинтересуются твоей ситуацией, выяснят, откуда ты приехал и не ищет ли тебя кто… – продолжаю я, приложив палец к подбородку, якобы размышляя. – Интересно, не стоит ли Мейсен Лоран на учете в полиции? Может, он поэтому и прячется? Ты явно пытаешься лечь на дно. Готова поспорить.
Он хмурится и сжимает зубы. Да, возможно, ему уже восемнадцать, и тогда он имеет полное право ошиваться где его душе угодно, но это не гарантирует отсутствия всякого внимания к его персоне. Может, его ищут родители или приемная семья.
А возможно, и полиция.
Не так много детей меняет школу за шесть недель до выпуска, в конце концов. Он бежит от чего-то.
Мейсен снова нажимает на педаль и наконец говорит:
– Я привезу его вечером.
– Ты привезешь его сейчас.
Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня.
– Если будешь меня задерживать, то никогда его не получишь, – подмечает он. – У меня много дел. Увидимся вечером.
Глава Пятая
Миша
Дорогая Райен…
Я заношу ручку над бумагой и замираю, потому что стоит мне взять ее в руки, как сотни мыслей, которые крутились в голове, разом куда-то испаряются. Что она всегда говорит мне? Главное – начни. Не переживай о том, что я скажу. Просто начни, и дальше все само пойдет как по маслу.
До знакомства с Райен я не мог писать песни. И теперь, начиная с той ночи три месяца назад, не могу выдавить из себя ни строчки.
Я смотрю в пустое окно склада. Внутри остались горки сажи и пятна копоти от костров на стенах. Теплый ветерок свободно гуляет по разбитым окнам и обдувает мне спину.
Порывы ветра раскачивают цепь, висящую где-то очень высоко в огромном пространстве надо мной. Она бьется о потолочную балку, и по спине бегут мурашки.
Здесь все по-другому. По ночам это здание забито людьми, а днем здесь пустынно и тихо. Обожаю приезжать сюда, когда мне не хватает тишины и покоя.
Я смотрю вниз, на ее имя, и пытаюсь вспомнить, как просто было раньше открывать ей душу.
Меня все бесит, – пишу я. – Любая мелочь причиняет невыносимую боль. Не надо было хоронить ее. Я должен был им помешать. Еще девочкой она увидела фильм о женщине, которую похоронили заживо, и с тех пор жутко этого боялась. Она не хотела оказаться под землей, но отец сказал, что ему нужно место, куда можно будет приходить навещать ее, как будто ее желание вообще ничего для него не значило.
Я закрываю глаза. Мои ресницы мокрые от слез. Злость вскипает внутри и разливается по венам, пока я выцарапываю слова.
У меня не получается тебе писать. А когда все-таки удается, не могу заставить себя отправить чертовы письма. Я хочу сделать тебе больно. Не знаю, почему. Может быть, потому что ты – единственный человек, которому я до сих пор могу причинить боль. Каждое твое письмо, которое я оставляю без ответа, заставляет меня почувствовать себя чуточку лучше. Ты хочешь правду? Вот она. Мне приятно вот так играть твоими чувствами. Мне доставляет удовольствие знать, что ты думаешь обо мне и гадаешь, думаю ли я о тебе.
Не думаю. Никогда.
Я продолжаю писать, изливая на бумагу желчь, потому что она любит меня и хочет, чтобы я был счастлив. Хочет, чтобы я улыбался и занимался таким обыденным дерьмом, как болтовня о «Звездных войнах», музыке и поступлении в колледж. Кто она такая, чтобы осознать, что есть более важные вещи, чем ее переход к взрослой, самостоятельной жизни?
Каждое твое письмо, что я получал все эти годы, немедленно отправлялось в мусорную корзину сразу после прочтения. Разве сама не видишь, какая ты жалкая? Посылаешь по пять писем на одно мое? Бьюсь об заклад: ты тоже обманываешь себя. Ты что, мечтала о том, что я их храню? Может, даже аккуратно перевязываю стопку красной ленточкой каждый раз, добавив новое письмо, потому что мне ужасно нравится, что и как ты пишешь?
Нет. После того как я случайно на тебя наткнулся, ты показалась мне скучной и обычной. Вот и все.
Я втягиваю носом воздух, крепко сжимаю зубы и касаюсь бумаги карандашом. В душу закрадывается чувство вины.
Райен.
Лгунья. Выпендрежница. Легкомысленная сучка, которая ничем не отличается от всех остальных.
Но потом я опускаю глаза и вспоминаю…
Райен.
Девочка, которая вложила в письмо пять долларов в пятом классе, когда я рассказал ей, что отец отказался давать мне деньги.
Девушка, которая заставляет меня смеяться своими рассуждениями о том, как колбаса портит пиццу, потому что «перебивает ее вкус», а потом присылает мне кусок вегетарианского пирога на день рождения, чтобы доказать свою правоту. У нее так и не вышло. Мясной пирог все равно вкуснее.
Девушка, которая сходу улавливает все отсылки к фильмам, чувствует, когда что-то не так, и говорит мне все, что мне так нужно услышать. Девушка, которая приводит мысли в порядок, когда мой мир превращается в хаос.
Райен. Красивая, просто идеальная девушка, которая так разительно отличается от всех остальных.
Я протираю рукой лоб и поправляю волосы. Горло сжимается, слезы обжигают глаза.
Черт. Я касаюсь бумаги ручкой и вывожу то, что шепчет мне сердце.
Я скучаю по тебе. Каждый день, – пишу я. – Ты спрашивала про мое любимое место. Так вот: оно там, где ты.
А потом отбрасываю ручку, вырываю из тетради страницу и достаю из кармана джинсов коробок спичек. Они нужны мне, чтобы зажигать лампу в моей комнате в Бухте. Чиркнув спичкой, смотрю, как ее кончик горит желто-оранжевым пламенем. Подношу его к письму и поджигаю уголок. Край быстро становится черным, а пламя распространяется по бумаге, съедая каждое слово. Синие строчки исчезают, остается только пепел.
Вздохнув, я закусываю сережку в губе. Девушка, которую я увидел вчера в классе, меня разочаровала. Моя Райен, та самая, которую, как я думал, я знаю, никогда бы не отнеслась ни к кому так, как она – к тому парню, Кортесу. Она не стала бы просто стоять в сторонке и смотреть, как тот ублюдок издевается над ним. Я ждал ее. Сидел и ждал, когда она поднимет задницу со стула, заговорит с ним, скажет что-нибудь, что-то сделает, но… ничего.
Теперь я все понимаю. Чирлидерша, которую она описывала в своих письмах, и все, что она так в ней ненавидела… Она писала о себе.
