«Не слишком ли много нагих дев на одном пароходе?» – не удержался от веселой мысли Еремеев, пригибаясь от зеленой ракеты. Вспомнил, как выглядят термические ожоги, и пожалел, что не удосужился посмотреть в бортовую аптечку.
«Завтра первым делом запасу медикаменты!» – пообещал он ангелу-хранителю. В четвертый раз стрелять не стали, яхта уже вышла за пределы досягаемости. Но матерные крики и угрозы долго еще были слышны на открытой воде. Еремеев ушел к другому берегу и там, под сосновым обрывом, выключил дизель и сбросил недовыбранный якорь.
Карина уже успела одеть спасенную в свою юбку и свитер, и та, собрав в узел мокрые волосы, грела пальцы о большую кружку с горячим чаем.
– Ее зовут Лена. Ей двадцать один, и она учится на третьем курсе журфака, – сообщила Карина, делая бутерброды. – Они хотели трахнуть ее втроем.
– Да уж не трудно было догадаться. А кто они?
– Ф-ф-фирмачи… – тщетно пыталась унять дрожь в губах Лена.
– Фирмачи-басмачи… – Еремеев плеснул ей в чай толику ликера. – Надо ж знать, с кем в машину садишься.
– Они сказали, что мы едем к их подругам. День Победы отмечать.
– Этот День Победы… Н-да… Есть хочешь?
– Очень!
– Это от стресса. Ешь, не стесняйся.
– У вас тут так здорово! Вы нудисты, да?
Только тут Еремеев спохватился и, быстро навернув набедренную повязку из полотенца, проскочил в каюту.
– Не совсем еще, – усмехнулась Карина. – Тренируемся только.
Лене постелили в салоне на диване по левому борту.
– Тебя мама не хватится? – поинтересовался Еремеев, закрывая вход в салон.
– Я в общаге живу, на Стромынке.
– А мама?
– В Ульяновске.
– Мы через Ульяновск будем проходить. Не хочешь с нами?
– Хочу, но у меня сессия.
– Ну, тогда – спокойной ночи!
Ночь и в самом деле выдалась умиротворяюще нежной, Еремеев разве что в детстве испытывал подобный покой. Тихо похлюпывала вода под скулой яхты, мягкое ложе колыбельно покачивалось, Карина слегка посапывала, уткнувшись носом ему в плечо, сквозь зеленое стекло палубного люка заглядывали в каюту зеленые звезды. Фантастически насыщенный день завершался сказочной ночью. Такого дня еще не было в еремеевской жизни: утром проснуться в хотьковской баньке, чтобы вечером уснуть в каюте собственной яхты.
«А может, я немного того? Так лихо расстаться с квартирой? А жить теперь где? Ну, летом-осенью здесь, на яхте. А зимой? Все же замерзнет, яхту надо поднимать… А в следующем году? Или ты рассчитываешь жить только до осени?»
В этой бесконечной череде тревожных вопрошений он сразу же уловил нотки материнского голоса. Только мама умела так обстоятельно причитать. Он прислушался к себе, пытаясь услышать доводы отца – так ловят в эфире нужную радиостанцию. Он умел это делать, слыша в себе почти явственно токи то отцовской, то материнской крови. Отец долго не отзывался, потом заговорил:
«Все правильно, мать. Москва ему теперь надолго заказана. Да и не сошелся на ней клином белый свет, на твоей Москве. У парня голова есть, это главное. На подводной лодке не пропал, на яхте тем более не пропадет. Меня другое волнует: не поступился ли он честью своей, не бросил ли товарищей, не сбежал ли с позиций?»
«Ну, батя, ты в своем репертуаре… Был Афган, и я там три года под пулями отпахал. Себя проверил. Знаю, под обстрелом залягу, но назад не побегу. А сейчас – тебе такого не снилось! И хорошо, что ты не дожил до этих времен. Ни фронта, ни тыла, ни своих, ни чужих. Все смешалось. Народа нет – есть стадо: кто быстрее добежит до кормушки. И ринулись, подминая все и вся. Оборзели все. И я не позиции бросил, а вышел из игры. И красиво вышел. Не хочу быть ткачом голого короля. Пусть другие, кому совесть позволяет, шьют ему одежду из ничего. Были “русские без отечества” – эмигранты. А мы – “русские без государства”. С отечеством, но без государства. Наверное, это еще хуже, чем быть изгоями. Государство меня предало, откупившись пятью бутылками ваучера. Ну, так и я этой бандитской власти на пять бутылок давно наслужил. И деньги свои я добыл, как добывают трофеи в бою. И не суди меня за них, не у честных людей взял».
«Нет, Еремеев, деньги ты взял вот у этой девчонки, которая так доверчиво спит под твоим боком. Знаешь, как это называется? Сутенерство. Ты – альфонс, Еремеев».
«Ни фига! Деньги – ее. Но они – криминальные, грязные, нечестные».
«У путан тоже деньги криминальные. Но некоторые мужики живут на них припеваючи».
«А я ее деньги ей же во благо обратил. Она на этой яхте в новую жизнь пойдет. Может быть, это еще наше общее имущество будет. Вот женюсь на ней… И женюсь. Что тогда скажешь?»
«И женись. Но для создания вашего общего имущества ты, Еремеев, использовал беззаконное право действовать по схеме противника».
«Господи, вот занудство-то. И зачем я только в юридическом учился!.. Да, использовал! Но в неправовом государстве, как наше сегодня, отсутствие законов равно для всех. Каждый сам создает свой Уголовный кодекс».
«Но ведь это анархия!»
«Анархия. До тех пор, пока не победит самый приемлемый для всех, самый справедливый кодекс жизни».
«А ты считаешь свой кодекс самым справедливым?»
«Ну, может быть, не самым. Во всяком случае, если голодный человек отбивает у волка похищенного им ягненка и съедает его, это не преступление».
«Это закон джунглей».
«Да. Мы все сегодня в джунглях. Самое главное – остаться в джунглях человеком. Именно поэтому я, – тут он покрепче обнял спящую Карину, – возьму ее в жены…»
С этой счастливой мыслью он и уснул.
Глава одиннадцатая. Отвальная
Утром они вернулись в гавань яхт-клуба под парусами – с попутным ветром. После завтрака спасенная Лена, пообещав вернуть к вечеру Каринину одежду, уехала в Москву. Еремеев с нетерпением ждал приезда майора с Артамонычем и не дождался. Либо помощник по особым поручениям отправился в родной Иркутск на поиски золота Колчака, либо… Он догадался о причине второго «либо» лишь к вечеру, когда небо в московской стороне заполыхало разноцветными вспышками. Салют! День Победы. Наверняка, в тимофеевском доме идет нешуточная гульба.
Вообще-то можно было бы и здесь отметить, на воде, еще лучше получилось бы, чем заурядная пьянка. Зато с последним залпом салюта на пирсе появилась Лена с большой коробкой «Птичьего молока». Еремеев отогнал «Санта-Марину» к месту вчерашнего ночлега, и они отметили и всенародный праздник, и спасение рисковой студентки от «групповухи», как определила Карина несостоявшееся происшествие.
– До чего ж тут у вас хорошо! – вздохнула Лена, оглядывая салон. – Счастливые…
– Поплыли с нами, – предложила Карина.
