Он положил ей пятьдесят тысяч и, круто развернувшись, пошел прочь.
– Эй, мил-человек, да ты не ту бумажку-то дал, – догнала бабуся. – Глянь нулей-то сколько. Обознался малость.
Еремеев прибавил шагу, пряча от старухи, от всех навернувшиеся на глаза слезы.
Бабка вдруг поняла, что это не покупка, а подаяние.
– Ну, возьми хоть столетничек-то, сынок! – упрашивала она, протягивая вазончик. – Возьми, не обижай, Христом Богом прошу. Живое лекарствие, подлечишься когда, а?
Еремеев не оборачиваясь, схватил горшочек и отчаянно ввинтился в толпу, едва не потеряв Татевосяна.
Суеверный, как и все моряки, суеверный вдвое после Афгана, он потом часто вспоминал эту бабусю, подозревая в ней существо сказочное и даже волшебное, ибо только с ней связывал, как отклик судьбы на душевный порыв, свою фантастическую удачу в тот день. Хотя, если быть точным, то первым увидел заветное яйцо Татевосян. Это он подозвал Еремеева к лотку дородной с кубическим бюстом тетки.
– Не твое? – кивнул он на складной туристский столик, где в толчее матрешечных лениных, сталиных, брежневых, ельциных благородно поблескивало темное серебро вычурной оправы каменного яйца. Он же, Татевосян, первым взял вещицу в руки и открыл вершину яйца: под малахитовым колпачком взблеснули золотые крестики серебряного храма.
– Сколько просишь? – спросил он тетку шепотом, от волнения перехватило горло.
– «Лимон», – ответствовала тетка, трубно сморкаясь в ситцевый фартук.
– Не много ли? – возмутился Татевосян. Но Еремеев поспешно оттеснил его.
– Беру! Без разговора!
Но тетка попалась дурная.
– Ты чегой-то мне суешь? Каки-таки доллары? Ты мне «лимон» рублями давай, а энти ты еще кому нарисуй.
Дело принимало неожиданный оборот. Договорились, что Татевосян посторожит яйцо, а Еремеев быстро сгоняет в обменный пункт.
– Тока, если покупатель найдется, – предупредила тетка, – я ждать не буду!
Ювелир не отходил от лотка, сторожа яйцо по-птичьи тревожно и зорко. Время от времени он брал его в руки и изучал профессиональным оком.
– Ты это, смотри не сломай! – косилась на него тетка.
– Да тут крестик погнут, я его выпрямлю.
Татевосян повернул золотой крестик на одной из главок храма, и тот вдруг легко и пружинисто выпрыгнул, точно ключ из замка с секретом. Основание креста, сидевшее в главке, было иззубрено тонкими пропилами и состояло из полудисков различной толщины.
– Сломал! – ахнула торговка. – Как человека просила!
Татевосян быстро вставил крестик и довернул его до места.
– А ну, давай взад! И греби отсюда! Вот черноты на нашу голову понаехало! Канай отсюдова, щас милицию позову!
Обескураженный ювелир отошел в сторону, не сводя глаз с малахитового яйца. Как на беду подошел иностранец.
– Сколько? – спросил интурист, беря в руки творение Фаберже.
– Лимон, батюшка, один лимончик, – залебезила тетка.
– Лемон? – поразился покупатель. – Шютка?
– Какая же тут шутка. Я не шучу. Цена твердая: одно яйцо – один лимон. Два яйца – два лимона, – растолковывала она непонятливому иностранцу на пальцах.
– Поньял, поньял!.. – радостно закивал покупатель. – Я дам тибе три лимона.
– Три много. Куды мне. И двух хватит.
Татевосян похолодел от ужаса: заветная вещица уплывала из рук. Еремеев безнадежно запропастился…
Иностранец полез в сумку и достал три великолепных нежно-желтых лимона.
– Я могу тибе дат грейфрут вдобавок.
Все вокруг зашлись от смеха. Смеялась и тетка, смеялся Татевосян, смеялся зачем-то и сам иностранец…
К счастью, брать немецкие марки теща кубика Рубика тоже отказалась, а миллиона российских рублей при себе у немца не оказалось.
– Давай, поменяю! – предложил небритый тип в кожаной кепке.
– Нет-нет, – кинулся на него ювелир. – Я меняю. Мы уже договорились!
Иностранец опасливо посмотрел на них обоих и благоразумно отчалил.
– Ты, гнида, чего в чужие дела суешься? – зло сощурился меняла. – А ну идем, поговорим…
Только появление Еремеева спасло Татевосяна от крутой разборки. Тетка долго пересчитывала свой миллион, и яйцо наконец перекочевало в еремеевский «дипломат».
В машине, поджидая Тимофеева с Артамонычем, они разглядывали покупку. Все крестики – четыре на главках и пятый на куполе – под пальцами ювелира покинули свои места.
– Яичко-то хоть и не золотое, но не простое! – Татевосян покачал вынутые крестики.
– Что это?
– Это модуляторы микронных частот. Радиоволны таких частот обладают сверхмощной проницаемостью. Для них «прозрачно» все… Я сам когда-то такие штуки делал в институте радиофизики. А теперь вот дельфинчиков продаю. У меня тут свой дельфинарий…
«Виварий!» – по ассоциации вспыхнуло в мозгу Еремеева. Виварий. Точно такой же ребристый стерженек был в руках у Германа Бариевича перед тем, как замертво свалилась белая мышь…
Радиоуправление вшитыми капсулами на микронных частотах…
– Ты можешь сделать точные копии этих крестиков? – спросил он ювелира.
– Могу. Гальванопластика и…
– К завтрашнему утру успеешь?
– Постараюсь!
Подошли наконец Тимофеев с Артамонычем.
– Вот оно коко с соком! – не удержался похвастать Еремеев. И малахитовое яйцо снова пошло по рукам.
Запиликал вызов радиотелефона. Еремеев снял трубку.
– Олег Орестович? Как дела?
– Лежу на верном курсе. Думаю, завтра будут результаты.
– Лежите да не залеживайтесь. Вы где?
– В Измайлово.
– Давайте ко мне. Отвезете меня в Засенежье.
– Есть.
Еремеев выключил аппарат. На коротком совете решили действовать так: Тимофеев с Артамонычем отвезут яйцо на яхту, а Татевосян за ночь сделает золотые копии крестиков-модуляторов.
* * *
Туча, поглотившая солнце, вдруг пролилась горячим оранжевым светом, и мокрое шоссе вспыхнуло слепящим блеском. Еремеев сбросил скорость и опустил светофильтры.
«У тебя есть палочка! – надрывалась бойкая певица. – Палка-выручалочка! Выручи меня, выручи меня…»
– Выключите эту дрянь! – раздраженно бросил Герман Бариевич и сам же выключил приемник. – Не могу сосредоточиться… Олег Орестович, вам придется две задачи решать как одну: искать покражу и обеспечивать деловые переговоры. Мне нравится ваша идея провести их на яхте. Как ваш пароход? Шестерых держит?
– Пассажировместимость до десяти человек.
