Главное, от чего следует отталкиваться в поисках преступника, – это та информация, обладателем которой Перегудников стал. Его потому и попытались убить, что, судя по всему, она представляла серьезную опасность для преступников. Они не могли допустить, чтобы доктор каким-то образом ею воспользовался. В настоящее время Перегудникова охраняют в больнице. Но это ведь не будет продолжаться вечно. Когда доктора выпишут, преступники обязательно начнут предпринимать новые попытки его убрать. И кто знает, возможно, они и добьются успеха. Правда, непонятно, что помешало преступнику в первый раз. Ведь такому профессионалу не составило бы труда убить доктора. Перегудников – пенсионер, а преступник – полный сил мужчина. Такое впечатление, что преступник и не собирался его убивать, а только хотел ранить. Но это дела не меняет. Как знать, возможно, в дальнейшем планы преступников кардинально поменяются, и тогда Перегудникову нанесут смертельную рану.
Значит, необходимо выяснить, какую опасность несут в себе сведения, которые стали известны доктору. Кто об этом может знать? Ну, в первую очередь, самое близкое окружение Владислава Семеновича. То есть сестра, водитель и домработница. С Тамарой Семеновной я уже говорила на эту тему. Но ей, похоже, неизвестны такие подробности. Как она сказала мне вчера? Брат на вопрос, что его беспокоит в последнее время, не отвечая прямо, заметил, что не надо ему было делать добра, тогда бы не получил и зла. Довольно-таки туманно. Есть такая народная поговорка. Но что это может означать?
Доктор лечил больных, то есть делал доброе дело. А кто-то из пациентов отплатил ему за это злом. В чем именно оно заключалось? Ведь тогда на него никто еще не нападал. А что же тогда имел в виду Перегудников? Возможно, что кто-то совершил что-то, что напрямую не имело отношения к нему самому, но сводило на нет все то, что он сделал для этого человека. «Что-то», «кто-то»… Да… Все равно такая догадка слишком расплывчата, чтобы можно было понять, что имел в виду Перегудников. Значит, мне необходимо снова встретиться с Алешечкиной и расспросить ее. Возможно, она вспомнит еще что-нибудь, какие-то подробности, относящиеся к делу. Вчера она находилась в расстроенных чувствах, а сегодня, возможно, уже успокоилась, ведь ее брат остался жив и его успешно прооперировали.
Я взяла сотовый и набрала Алешечкину:
– Алло, Тамара Семеновна, это Евгения. Мне необходимо с вами встретиться и поговорить.
– Хорошо, Женя, приезжайте. Я сейчас в поселке.
– Тамара Семеновна, – начала я, когда мы с сестрой доктора расположились в гостиной, – вот вчера вы мне сказали, что вы в последнее время ощущали какое-то неблагополучие, тревогу, напряжение, как будто что-то должно было случиться. Хотя Владиславу Семеновичу никто не угрожал ни в письмах, ни по телефону.
– Да, Женя, я не могу это объяснить, но что-то вроде предчувствия, что все это добром не кончится, у меня было.
– Кстати, по поводу «добра». Владислав Семенович, вы упомянули, сказал, что лучше бы он не делал добра, тогда бы не получил и зла.
– Было такое, – ответила Алешечкина.
– Тамара Семеновна, а что могла означать эта фраза?
– Ох, Женя, даже и не знаю, – покачала головой Алешечкина. – Я, конечно, сразу же уцепилась за эту фразу, но ничего конкретного Владислав мне не сказал. Что, в общем-то, и следовало ожидать, ведь брат всегда отличался скрытностью. Но в данном случае я все же думаю, что он просто не хотел меня расстраивать. Он начал отнекиваться, сразу перевел разговор в другую плоскость, и я так ничего и не узнала.
– И больше вы к этому разговору не возвращались?
– Нет. Я поняла, что брат ничего мне не скажет, сколько бы я ни настаивала. В таких случаях, если он что-то решил для себя, никто и ничто не заставит его отступиться от своего решения. Одно было, конечно, несомненно: Владислав был очень расстроен и подавлен.
– А могло это его состояние быть каким-то образом связано с одним из его пациентов? Ну, возможно, заболевание, которое трудно поддается лечению, или что-то в этом роде?
– Не думаю, – поразмышляв, ответила Тамара Семеновна, – хотя… кто знает.
В это время в гостиную вошла Зинаида Александровна.
– Я вам приготовила чай, – сообщила она, ставя на стол поднос с чашками, заварочным чайничком и тарелкой с бутербродами и печеньем.
Я решила поговорить и с домработницей тоже. Как знать, может быть, ей-то как раз и известны те подробности, в которые Перегудников не захотел посвящать сестру.
– Зинаида Александровна, – обратилась я к ней, – скажите, вы ничего необычного не замечали за Владиславом Семеновичем в последнее время?
– Как не замечать? Замечала, конечно. – Домработница присела на диван. – Он был такой печальный, я давно его таким не видела. Все больше молчал, только по кабинету ходил. Я как-то раз зашла к нему, кофе приготовила. Так он меня сначала-то и не заметил, все продолжал ходить. А когда к окну подошел, то сказал вполголоса: «Невероятно, как такое может быть. Вернул их к нормальной жизни, а они лишают ее других людей».
– Прямо так и сказал? – спросила я.
– Слово в слово, – уверила меня женщина. – Я еще спросила его: «Вы, Владислав Семенович, о чем-то спросили меня?» А он отвечает: «Нет, Зинаида Александровна, это были просто мысли вслух». И так горестно вздохнул.
– А больше вы ничего не слышали от Владислава Семеновича? Ну, может быть, он потом назвал имена и фамилии?
– Нет, он только поблагодарил меня за кофе, сказал, что он у меня всегда получается необыкновенно вкусным.
«Вот это фраза! Какие варианты здесь вообще могут быть? Однозначно, речь шла о преступниках-убийцах, которые лишают жизни других людей. И они, безусловно, в прошлом являлись пациентами доктора. Как же могли разворачиваться события в этом случае? Например, Перегудников повстречал своего бывшего больного, а тот ему и рассказал о „них“. А этот гипотетический пациент, получается, тоже связан с убийцами? Или он просто рассказал то, что ему было известно?»
– Вернул их к нормальной жизни, а они лишают ее других? – повторила Тамара Семеновна. – Женя, пойдемте со мной в кабинет, я вам кое-что покажу.
В кабинете Алешечкина достала из письменного стола ежедневник и вынула оттуда лист бумаги.
– Вот, взгляните, – она протянула его мне. – Вчера, когда я наводила здесь порядок, мне на глаза попался этот листок. Это почерк Владислава, – добавила она.
Я начала читать: «Объективная сторона состоит в заранее не обещанном укрывательстве особо тяжкого преступления, то есть сокрытии преступника, орудий и средств совершения преступления, следов преступления, предметов, полученных преступным путем. Формой рассматриваемого противоправного деяния может выступать недоносительство, если оно совершено лицом, обязанным сообщать об обнаруженных признаках преступления. Например, врач не сообщил о пациенте с огнестрельным ранением. Укрывательство наказуемо лишь в случае, если оно осуществлено, когда речь идет об особо тяжких преступлениях».
