– Раз уж ты так хорошо выспался, сейчас твоя очередь бодрствовать.
Они с Петрой устроились поудобнее в одеялах и почти сразу заснули. Я присел на землю, положил лук на колени и с полдюжины стрел под правую руку. Кроме пения птиц, да треска сучьев под лапами какого-нибудь зверька, да еще неторопливого хрумканья лошадей, ничего кругом не было слышно. Взошло солнце, и стало теплее. Время от времени, чтобы не задремать, я вставал и обходил поляну с луком наготове.
Через несколько часов я услышал Мишеля.
– Где вы сейчас? – спросил он меня.
Я объяснил.
– Куда собираетесь двигаться?
– На юго-запад, – сказал я ему. – Ехать ночью, а днем спать.
Он согласился, что это самое разумное, но добавил:
– Из-за этих чертовых слухов о готовящемся набеге Джунглей в лесу будет полно дураков с оружием. Не знаю, стоило ли брать этих здоровенных лошадей. Если их кто-нибудь увидит, слух разнесется как пожар. Одного следа будет достаточно…
– По быстроте они, может, и не лучше обычных, – возразил я, – но зато они намного выносливее.
– Да, это может тебе пригодиться, – подумав, согласился он, – и вообще тебе придется… придется что-то придумать. Если честно, то я даже боюсь загадывать. Марк тоже пока вне подозрений… Но они здорово напуганы. Собираются послать за вами погоню. Я постараюсь вызваться в один из отрядов и скажу им, будто слышал, что вы двинулись на юго-восток. Когда они поймут, что ошиблись, Марк постарается увлечь их на северо-запад… Если вас кто-нибудь засечет, ни под каким видом не давай ему уйти. Только без выстрелов! Есть приказ не пользоваться ружьями, и выстрел сразу наведет их на след!
– Да у нас и ружей-то нет, – сказал я.
– Тем лучше, у тебя не будет искушения… Кстати, они-то уверены, что ружье у вас есть…
С самого начала я твердо решил ружье с собой не брать. Бьют они, конечно, дальше чем стрелы, но стрелы бесшумны и можно успеть выстрелить раз десять, пока ружье перезарядишь хотя бы дважды.
Тут в наш разговор вмешался Марк.
– Я вас слышал, – сказал он, – и наплету им, если будет нужно, про северо-запад.
– Хорошо, только не спеши с этим, пока я не дам тебе знать, – ответил Мишель и снова переключился на меня – Розалинда спит? Скажи ей, чтобы связалась со мной, когда проснется.
После этого он отключился. Еще несколько часов я бродил с луком по поляне, потом разбудил Розалинду. Петра крепко спала, я лег рядом с ней и через секунду уже спал.
Спал я, наверно очень чутко, а может, просто случайно услышал во сне Розалинду.
– Я убила его, Мишель!… Он… он мертв!… – мысли ее были путаные и неясные.
– Розалинда, успокойся! – услышал я спокойный голос Мишеля. – У тебя не было другого выхода, слышишь? Ты должна была это сделать! Пойми, это война! Не на жизнь, а на смерть, и не мы ее начали. У нас есть такое же право жить, как и у них. Ты не должна сейчас терзаться!…
– Что случилось? – спросил я, не понимая ничего.
Они или не услышали меня, или просто не захотели отвлекаться. Я огляделся вокруг: Петра по-прежнему мирно спала, лошади паслись неподалеку. Я снова услышал Мишеля.
– Спрячь его, Розалинда! Найди где-нибудь яму, свали его туда и засыпь листьями!
Розалинда сумела побороть тревогу и отчаяние и согласилась с ним. Я встал, подхватил лук и пошел ее искать. Как только я пересек поляну, мне пришло в голову, что Петра осталась без присмотра, и дальше двинуться я не рискнул.
Через несколько минут из чащи, пошатываясь, вышла Розалинда. Она шла очень медленно, еле переставляя ноги и одновременно механически очищая стрелу от чего-то пригоршней листьев.
– Что случилось? – с тревогой спросил я.
Она, казалось, совершенно потеряла контроль над собой и своими мыслями. В голове у нее был полный сумбур и отчаяние. Подойдя ближе, она сказала мне словами:
– Это был мужчина… Он пошел по следу наших лошадей. Я видела, как он шел по следу. Мишель сказал, чтобы я… Ох, Дэви, я не хотела! Но что мне оставалось делать?!
Ее глаза были полны слез. Я обнял ее и дал выплакаться у меня на плече. Чем я мог ее утешить? Только повторить то, что сказал Мишель…
Мы медленно пошли к нашей стоянке, она уселась возле спящей Петры, и я спросил:
– А что с его лошадью? Она убежала?
– Не знаю… – она передернула плечами. – Наверно, она у него была, но когда я его увидела, он шел пешком…
Я подумал, что надо было бы вернуться и посмотреть, не оставил ли он где-нибудь неподалеку привязанную лошадь. Я прошел назад примерно с полмили, но нигде не нашел ни лошади, ни хотя бы следов ее копыт – следы наших гигантов в счет не шли, их нельзя было спутать ни с какими другими. Когда я вернулся к стоянке, Петра уже проснулась и весело болтала с Розалиндой.
Время шло к полудню. От Мишеля и остальных ничего не было слышно. Несмотря на то, что произошло, лучше все-таки было оставаться здесь до темноты, и мы ждали ночи…
Где-то около полудня мы услышали… Это была не мысль, у этого не было очертаний, это была страшная боль, напоминающая об агонии. Петра вскочила и с плачем уткнулась Розалинде в колени. Излучаемое страдание было настолько сильным, что причиняло боль и нам. Мы с Розалиндой в страхе смотрели друг на друга, руки у меня дрожали, у нее тоже. Шок был таким сильным, что мы даже не могли разобрать, от кого из наших он исходит.
Через несколько секунд был опять всплеск боли, стыда и какого-то полного опустошения, но теперь мы отчетливо уловили от кого это шло… Без сомнения, это была Кэтрин. Розалинда впилась ногтями мне в руку, и мы терпели, пока вспышка боли не потускнела и не исчезла совсем.
Через какое-то время мы услышали Салли. От нее исходили волны любви и сострадания к Кэтрин, смешанные с ужасом. К нам она обращалась и с ужасом, и со стыдом:
– Что они сделали с Кэтрин!! Господи, что они с ней сделали!… Ох, Кэт!… Вы не должны ее винить, слышите!! Не должны… Если бы вы знали, как они ее пытали!… Никто из нас не выдержал бы… Она теперь без сознания… Она нас не слышит… Кэт! Кэт, милая!… – Ее мысли потеряли конкретные очертания и превратились в сгусток боли и отчаяния.
Потом мы услыхали Мишеля. Никогда еще в жизни мне не доводилось сталкиваться с такой яростью, хотя он и сдерживался изо всех сил.
– Это война… Война! – буквально выдавил он, стараясь сдерживать злобу и ярость. – Рано или поздно я убью тех, кто это сделал! Я буду не я, если не убью!
После этого мы не слышали никого больше часа. За это время мы, как могли, постарались успокоить Петру. Она не много поняла из нашего разговора, но безошибочно уловила боль и страдание Кэтрин. Для ребенка этого было достаточно, чтобы испугаться до смерти.
